Альберт. Но есть — или были — и такие матери, которые подключали своему ребенку электроприбор. Если с ним что-то происходило, в ее спальне звонил звонок. Такая мать была у меня.

Вильгельм. Мне хочется взять моих детей под мышки — Альберта сюда, Жозефину сюда — и бежать, бежать в края, где ни я не был рожден, ни мои дети. Подальше от Северного моря и от здешнего воздуха, который отравляет нас йодом. Брошу все и увезу вас обоих, как дрожащих цыплят, если вы не подавите в себе ваши недуги! Ты — свое отупение, а ты — свое помешательство. Ты — молчание, а ты — словоблудие. Ты — оцепенение, а ты — навязчивость.

Жозефина (Лотте). Сейчас я тебе кое-что скажу: твой брат обокрал меня.

Лотта. Обокрал? (Бернду.) Что ты все время шебуршишь? Оставь в покое!

Жозефина. Да, обокрал. Двадцать восемь тысяч марок в золоте и ценных бумагах. Они были спрятаны в спальне, за деревянной обшивкой стены. Все мое личное состояние.

Вильгельм. Не стоило тебе прятать так много денег в одном месте.

Жозефина. Но кто же прячет деньги от собственного мужа. До этого же надо додуматься. Если бы я знала, я бы ему никогда про тайник не сказала.

Лотта. Бернд, ты что скажешь?

Бернд. Около года назад я действительно достал двадцать восемь тысяч марок из-за обшивки и взял себе.

Вильгельм. Это ясно. Мы уже много недель только об этом и говорим. Стоит ли возвращаться к этой теме именно сегодня?

Жозефина. Она — его сестра, имеет отношение к нашей семье. Пусть знает.

Лотта (Бернду). Почему ты украл?

Жозефина. Никто не знал о тайнике. Только он. Я уж и сама о нем почти забыла.

Вильгельм. Ну, он же признается, чего же его припирать к стенке.

Жозефина. Может быть, он думал: когда это я туда полезу, может, не скоро…

Лотта. Я тебя спрашиваю: почему ты воруешь? Раньше ведь ты не крал. Почему надо красть, если тебе и без того здесь более или менее все принадлежит.

Бернд. Не все мне здесь принадлежит.

Лотта. Ты вернул деньги?

Бернд. Нет. Сейчас я не в состоянии.

Лотта. Что же ты сделал с двадцатью восемью тысячами?

Бернд. Я не хотел бы об этом говорить.

Лотта. Вот даже как!

Жозефина. Об этом господин с нами говорить не желает.

Вильгельм. К сожалению. Мы до сих пор ничего не знаем. (Бернду.) Нам очень важно было бы узнать хотя бы малость.

Лотта. Ты спекулировал на бирже? Играл в карты? Может быть, ты наделал долгов?

Бернд. Нет… (После некоторого размышления.) Я не хочу об этом говорить.

Лотта. Обокрасть собственную жену. Господи! С ума сойти можно! Скажи хотя бы, почему ты это сделал, Бернд?! Да прекрати ты подтягивать брюки!

Вильгельм. Ну, что мне делать? Что делать? Видишь, как далеко зашло. (Вдруг встал со своего места и выкрикивает Бернду.) Уходи от нас, оставь мой дом и мою врачебную практику!

Жозефина. Эй, эй!

Вильгельм (снова садится). Вот видишь.

Жозефина. Отец, подумай прежде, чем говорить такое.

Вильгельм. Вот видишь? Как можно вершить суд с такой публикой? Семейка! Преступник может спокойно укрываться в собственной семье, и его не схватишь.

Бернд встал со своего места.

Жозефина, Лотта(вместе). Куда ты?

Бернд. Я никуда не ухожу. (Идет к корзине с газетами, стоящей рядом с гриллем, медленно расстилает их на земле, чтобы почистить грилль.)

Лотта. Я хочу сказать, что я своего брата люблю и чувствую за него ответственность, так как я старшая сестра и в детстве за ним присматривала.

Жозефина. Да, но теперь он вон какой вырос. В прошлом году я держала в Кейтуме{20} лавку с художественными изделиями. В этом году решила ничем не заниматься. Я уже могла бы иметь ребенка…