Громадная картина эта полна движенія. Въ ней около 10000 фигуръ, и вс он чмъ-нибудь заняты. Нкоторыя изъ нихъ стремглавъ летятъ внизъ съ зажатыми руками, другія плаваютъ въ облакахъ, лицомъ внизъ или вверхъ; длинныя процессіи епископовъ, мучениковъ и ангеловъ быстро несутся къ общему центру со всхъ концовъ громаднаго полотна — везд виденъ восторгъ и энтузіазмъ, везд разлито движеніе. Въ различныхъ мстахъ картины помщено 15 или 20 фигуръ, держащихъ въ рукахъ книги, но вниманіе ихъ сосредоточено не на чтеніи: они предлагаютъ другимъ свои книги, но никто не хочетъ брать ихъ. Тамъ вы найдете и льва св. Марка съ его книгою, и самого св. Марка съ его поднятымъ перомъ; онъ и левъ пристально глядятъ другъ другу въ лицо, разсуждая о томъ, какъ произнести слово, и левъ восхищенно глядитъ на говорящаго св. Марка. Это восхищеніе и удивленіе прекрасно передано художникомъ и составляетъ chef d'oeuvre этой несравненной картины.

Посщая ее каждый день, я ни разу не почувствовалъ себя утомленнымъ. Какъ было уже мною сказано, картина полна невроятнаго движенія; фигуры поютъ, славословятъ или трубятъ въ трубы. Весь этотъ шумъ такъ живо переданъ на картин, что погруженный въ созерцаніе зритель, длая какое-либо замчаніе своему спутнику, зачастую начинаетъ кричать ему подъ самое ухо, складывая ладони въ вид рупора, изъ опасенія, что слушатель не разслышитъ его. Не рдкость здсь увидть туриста, по лицу котораго текутъ краснорчивыя слезы и который, приложивъ руки къ уху своей супруги, во все горло кричитъ ей: «О, побывать здсь и умереть!»

Только величайшій геній способенъ вызвать такой эффектъ своей молчаливою кистью.

Двнадцать лтъ тому назадъ я не оцнилъ бы этой картины. Я не оцнилъ бы ее даже годъ тому назадъ. Но изученіе искусствъ, которому я отдавался въ Гейдельберг, сослужило мн хорошую службу. Всему, что я знаю и понимаю по части искусства, я обязанъ Гейдельбергу.

Другая великая работа, очаровавшая меня, это безсмертный сундукъ, обитый шкурой, Бассано, изображенный на одной изъ 40-футовыхъ картинъ, украшающихъ стны зала Совта Десяти. Композиція этой картины выше всякихъ похвалъ. Дло въ томъ, что этотъ сундукъ отнюдь не кидается сразу, такъ сказать, въ глаза зрителю, какъ это часто бываетъ съ «перлами» нкоторыхъ другихъ великихъ твореній. Нтъ, онъ не кричить о себ; играя второстепенную и подчиненную роль, онъ скромно отставленъ на самый конецъ; живописецъ осторожно и заботливо приготовляетъ къ нему зрителя, и вслдствіе всего этого зритель, не зная и даже не подозрвая объ ожидающемъ его сюрприз, тмъ сильне бываетъ имъ пораженъ.

Картина задумана и скомпанована поистин замчательно. При первомъ взгляд даже догадаться нельзя, что въ ней есть сундукъ; онъ даже не упомяутъ въ подписи; подъ картиной просто написано слдующее: «Папа Александръ III и дожъ Ціани, побдитель императора Фридриха Барбаруссы». Какъ видите, подпись даже отвлекаетъ вниманіе зрителя отъ сундука, ничто въ картин не даетъ вамъ ни малйшаго намека на присутствіе сундука и въ то же время, все осторожно и искусно, шагъ за шагомъ, подготовляетъ васъ къ нему. Познакомимся же съ картиной ближе и полюбуемся до чего искусно она составлена.

На самомъ краю картины, слва, изображены дв женщины, одна изъ которыхъ держитъ на рукахъ ребенка, глядящаго черезъ плечо матери на раненаго, сидящаго съ повязанной головой на земл. Повидимому, группа эта совершенно лишняя; однако же, нтъ, она помщена съ извстною цлью. Смотря на нее, зритель не можетъ не видть и пышной процессіи рыцарей, епископовъ, алебардщиковъ и знаменосцевъ, проходящей позади нея. Увидвъ эту процессію, зритель не можетъ не послдовать за ней взглядомъ, чтобы узнать, куда она направляется. Процессія приводитъ его къ пап, помщенному въ центр картины и разговаривающему съ дожемъ, стоящимъ предъ нимъ съ непокрытою головою; Папа говоритъ, повидимому, тихо, спокойно, несмотря на то, что не боле какъ въ двнадцати футахъ отъ него какой-то человкъ бьетъ въ барабанъ, а недалеко отъ барабанщика двое трубятъ въ рога, а кругомъ гарцуютъ многочисленные всадники. Итакъ, на протяженіи первыхъ двадцати двухъ футовъ картина изображаетъ мирное веселье и торжественную процессію, на слдующихъ же одиннадцати съ половиной футовъ мы видимъ смятеніе, шумъ и своеволіе. Сдлано это не случайно, но съ опредленною цлью, и именно для того, чтобы зритель, думая, что папа и дожъ и есть главные персонажи картины, и желая остановить на нихъ свое вниманіе, въ то же время, совершенно безсознательно, поинтересовался бы узнать о причин загадочной для него суматохи; и вотъ, слдя за нею глазами, онъ достигаетъ того мста, гд въ четырехъ футахъ отъ конца картины и цлыхъ тридцати шести футахъ отъ ея начала, онъ встрчается съ сундукомъ, который съ неожиданностію электрическаго удара появляется предъ нимъ во всемъ своемъ несравненномъ великолпіи. Въ этомъ и заключается замыселъ художника, замыселъ, обезпечивающій ему полный тріумфъ. Съ этого мгновенія вс другія фигуры этого сорока футового холста теряютъ всякое значеніе. Зритель видитъ сундукъ, обитый кожей и ничего боле, а видть его, значитъ восторгаться имъ. Съ цлью отвлечь вниманіе и этимъ еще боле усилить удивленіе, по сторонамъ главной фигуры Бассано расположилъ другія, которыя на мгновеніе задерживаютъ на себ взглядъ зрителя; такъ, направо отъ сундука онъ помстилъ нагнувшагося человка въ шапк такого яркаго краснаго цвта, что она невольно привлекаетъ на себя вниманіе; налво въ разстояніи около шести футовъ изображенъ всадникъ, сидящій на великолпной лошади и одтый въ красный камзолъ. Посредин между сундукомъ и краснымъ всадникомъ вы встрчаете по поясъ обнаженнаго человка, несущаго мшокъ съ мукою, но не на плечахъ, а на спин; такая странность, конечно, удивляетъ васъ и задерживаетъ васъ, какъ брошенная кость или кусокъ мяса задерживаетъ на мгновеніе преслдующаго волка; но въ конц концовъ, несмотря на вс сюрпризы и задержки, глаза даже самаго невнимательнаго и безтолковаго зрителя попадаютъ на главную фигуру картины, и пораженный ею зритель въ тотъ же моментъ падаетъ на стулъ или опирается, чтобы не упасть на своего проводника.

Описаніе подобнаго произведенія непремнно будетъ несовершенно, но и несовершенное описаніе иметъ нкоторую цнность. Верхъ сундука выпуклый; выпуклость представляетъ полный полукругъ, т. е. сдлана въ римскомъ стил, который въ то время началъ распространяться въ республик вслдствіе быстраго упадка греческаго искусства. По мсту соединенія крышки со стнками сундука наложена полоса кожи съ волосами. Нкоторые критики находятъ, что краски, которыми написана эта кожа, слишкомъ холодны по тому; я же вижу въ этомъ достоинство, такъ какъ это сдлано, очевидно, для того, чтобы получился рзкій контрастъ съ горячимъ блескомъ кольца. Яркіе блики выполнены чрезвычайно искусно, мотивъ удивительно согласованъ съ основными красками, а техника — неподражаема. Мдныя головки гвоздиковъ написаны въ стил чистйшаго Реннесансъ. Мазки ихъ увренны и смлы, головка каждаго гвоздя — настоящій портретъ. Ручка, висящая сбоку сундука, очевидно, реставрирована — и я думаю, просто мломъ — но въ ея положеніи, въ томъ, какъ она свободно и непринужденно виситъ, виденъ геній и вдохновеніе стараго мастера. Волосъ на этомъ сундук — волосъ реальный, если можно такъ выразиться; мстами онъ блый, мстами бурый. Вс детали тщательно вырисованы; каждый волосокъ лежитъ непринужденно и естественно, какъ ему и подобаетъ лежать на настоящей шкур. Въ этой мелочи искусство доведено до послднихъ границъ, тутъ ужь не реализмъ какой-нибудь несчастный — тутъ видна душа. Это не сундукъ — это чудо, это видніе, это мечта. Нкоторые эффекты слишкомъ смлы, даже напоминаютъ вычурность рококо, сирокко и Византійскую школу; но рука у мастера ни на минуту не дрогнет\; смло, величественно и увренно кладетъ онъ мазокъ за мазкомъ, изъ которыхъ таинственною, могучею силою, скрытой въ искусств, создается тотъ tout ensemble, въ которомъ рзкость деталей смягчается, сглаживается и облагораживается нжною прелестію и чарующей граціей поэзіи. Въ сокровищницахъ искусства Европы въ pendant къ сундуку, обитому кожей, найдется еще нсколько картинъ; изъ нихъ дв или три могутъ быть признаны, пожалуй, даже равными по достоинству картин Бассано, но нтъ ни одной, которая бы ее превосходила. Сундукъ такъ совершененъ, что затрогиваетъ людей даже непонимающихъ искусства. Однажды, года два назадъ, его увидлъ какой-то сундучникъ изъ Эри и едва воздержался отъ попытки схватить его; другой разъ къ нему подошелъ таможенный инспекторъ, нсколько минутъ онъ созерцалъ его въ молчаливомъ восхищеніи, затмъ совершенно безсознательно медленно протянулъ одну изъ своихъ рукъ за спину съ обернутой вверхъ ладонью, а другою рукою вынулъ изъ нее свой млъ. Эти факты говорятъ за себя сами.

Большую часть времени въ Венеціи туристъ проводитъ въ собор, въ которомъ есть что-то чарующее, частію по чрезвычайной древности его, частію по безпримрному безобразію его. Большая часть сооруженій, пользующихся міровою извстностью, страдаетъ отсутствіемъ весьма важнаго элемента красоты — гармоніи; вс они представляютъ какую-то случайную смсь безобразнаго съ прекраснымъ, не имющую никакого опредленнаго выраженія. Зритель изъ созерцанія ея выноситъ впечатлніе неловкости и безпокойства, которыхъ объяснить онъ не въ состояніи. Но, созерцая св. Марка, тотъ же зритель останется совершенно спокойнымъ, спокойствіе это не нарушится, будетъ ли онъ находиться внутри собора или на вершин его, или же въ подземельяхъ; художественное безобразіе всхъ составныхъ частей его нигд не нарушается неумстною красотою какой-нибудь детали и результатомъ такой выдержанности являетъ великое гармоничное цлое, успокаивающее и восхищающее душу безобразіе. При взгляд на что-либо совершенное, вызванное имъ удивленіе, съ теченіемъ времени не ослабваетъ, а все растетъ и растетъ, наоборотъ, если наблюдатель замтитъ, что какой-нибудь предметъ дйствуетъ на него вышеописаннымъ образомъ, то онъ можетъ быть увренъ, что предъ нимъ совершенство. Св. Маркъ совершененъ. Своимъ величественнымъ, безпримрнымъ безобразіемъ онъ пріобрлъ надо мною такую власть, что я не могъ безъ него обойтись даже на короткое время. Всякій разъ, какъ приземистый куполъ его пропадалъ у меня изъ виду, мною овладвало уныніе; появлялся онъ снова и уныніе исчезало и замнялось восторгомъ. Я не знаю часовъ боле счастливыхъ, какъ т, которые я проводилъ около большого сквера въ созерцаніи этого зданія. Своимъ куполомъ, покрытылъ какими-то утолщеніями или возвышеніями и опирающимся на длинный рядъ низкихъ колоннъ, оно напоминало бородавчатаго клопа, совершающаго свою медлительную прогулку. Конечно, св. Маркъ еще не самое старое зданіе на земл, а между тлъ онъ кажется такимъ въ особенности внутри. Вся мозаика его стнъ, въ случа поврежденія, только лишь исправляется, но отнюдь не замняется новою, вслдствіе чего сохранились даже самые причудливые и забавные сюжеты. Древность прекрасна сама по себ, и украшать ее не для чего. Однажды я сидлъ въ притвор на скамь изъ краснаго мрамора и разсматривалъ древнюю, повидимому, ученическую-мозаичную работу, по сюжету могущую служить иллюстраціей къ завту «размножайтесь и наполняйте собою землю». Самый соборъ кажется очень старымъ, но эта картина говоритъ о такомъ період въ исторіи, предъ которымъ соборъ можетъ показаться совсмъ молодымъ. Однако же, совершенно неожиданно я нашелъ такую древность, предъ которой стушевывается древность и этого собора и всего, что въ нетъ находится: эта была спиралевидная окаменлость величиною въ донышко шляпы, заключенная въ мраморъ скамьи и до такой степени засиженная туристами, что казалась отполированною. Въ сравненіи съ невроятною древностью этой скромной окаменлости, все остальное казалось чмъ-то новымъ, грубымъ, оконченнымъ не ране вчерашняго дня. Кажущаяся древность собора безслдно исчезла передъ такою поистин почтенной старостью.

Св. Маркъ монументаленъ. Онъ изображаетъ собою нетлнный памятникъ глубокаго и наивнаго религіознаго чувства среднихъ вковъ. Въ т времена существовало обыкновеніе грабить гд только можно языческіе храмы, и добычей, взятой изъ нихъ, украшать храмы христіанскіе. Именно такимъ способомъ, при помощи безчисленныхъ грабежей, украсился и соборъ св. Марка. Въ наши дни не принято выходить на большія дороги, чтобы достать кирпичъ для храма, но тогда это не считалось грхомъ. Самъ св. Маркъ оказался разъ жертвою любопытнаго грабежа. Происшествіе это подало даже въ историческія хроники Венеціи; его смло можно бы было помстить въ арабскія сказки, оно было бы тамъ какъ разъ у мста.