Том 3. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Купальницы

Вам первое место, купальницы,  В моем первозданном саду. Вы зорь золотых усыпальницы.  Зовете. Глядите. Иду. Вы малые солнца болотные,  Вы свечи на свежем лугу. Кадила вы нежно-дремотные.  От детства ваш лик берегу. Чуть глянете, вы уже маните,  Чуть вспыхнете, вами горишь. Весну возвещать не устанете,  Зажжете осеннюю тишь. Вы дышете, сон свой колышете,  Зарю возвращая заре. И исповедь нежную слышите,  Что сладко любить в Сентябре.

Утро

Светлый, бодро Утро встреть. Звонки ведра, – В них не медь. В них не злато, – Серебро. Путь возврата – Лишь в Добро. Путь возврата – От зари До заката Янтари. Зерна четок, Семена. Тем, кто кроток, Жизнь дана. В блесках связность Хрустал ей. Всю алмазность Щедро лей. Вылив людям Полноту, Мы отбудем За черту. Из иного, Взяты сном, – Золотого Там испьем. И дождями Бросив мост, Будемсами В сонмах звезд.

Алтарь

Разбросала в глубинностях Неба рука неземного Художника Это пиршество пламенных зорь, перламутровых зорь и златых, Изумрудных, опаловых снов, и, воздвигши алтарь для всебожника, Возжигает в душе песнопенья, и волны слагаются в стих. Далеко, широко, высоко, далеко, глубоко, в бесконечности, И таинственно-близко, вот тут, загорелась и светит свеча, Человек человеку шепнул, что чрез Бога достигнет он Вечности, Человек восприял Красоту, и молитва его горяча.

Сириус

Ослепительный, как Солнце, южный Сириус горит, Правит воинством окрестным звезд столпившихся кругом. Я душой слагаю плиты светлоцветных пирамид. Тишь в ночи, но в глуби Моря спит, до часа, тайный гром. И как будто в Океане, там в глубокой глубине, Чары таинства свершились, и выходят из громад, В звездной свите, Фараоны, чьи венцы горят в огне, Чьим воленьем звезды Мира о Египте говорят.

В ночах

Далеко от минутных разговоров и споров, Я следил за теченьем хороводных светил. Там, где храмы возникли лучше наших соборов, Там, где звезды качает в вековечности Нил. И казалось мне странным, что живу я на свете, Что я снова и снова в преходящем бреду. И с высокого Неба, в переплеске столетий, Закликали созвездья – в хоровод свой – звезду.

Ночные волшебства

Я взял полумесяцы, месяцы, и самые круглые луны, И самый утонченный серп, и самый заполненный диск, И в звоны вложил многозвездия, и молнии вбросил в буруны, И вот я в Пустыне стою, застывший в ночи обелиск. Заклятьем ночного кудесника взметнул я до звезд песнопенья, Но брызги напевов земных едва досягнули до них, От грани до грани Пустынности дрожит звуковое свеченье, Но вечно, пока человек, я только оборванный стих.

Извив

Если гирляндой гремучей В Небе ты молнии свяжешь, Если ты властен над тучей, Ты Громовержец тогда. Все же ты, снова и снова, Нам никогда не расскажешь, Есть ли без боли живого, В Небе златая звезда.

Пустыня

Ни зверей, ни змей, ни птиц, Ни манящих глаз растений. Прах песчаный без границ, Облачков случайных тени. И ползучий шелест-шум Угрожает: – Здесь могила. То – воронкой встал самум, То – бесовское сверлило. Лишь верблюжьи черепа, Знак томлений каравана, Говорят, что есть тропа, Выход к жизни из дурмана.

Степной ветер

Ветер жгучий и сухой Налетает от Востока. У него как уголь око Желтый лик, весь облик злой. Одевается он мглой, Убирается песками, Издевается над нами, Гасит Солнце, и с Луной Разговор ведет степной. Где-то липа шепчет к липе, Вздрогнет в лад узорный клен. Здесь простор со всех сторон, На песчаной пересыпи Только духу внятный звон: – Не былинка до былинки, А песчинка до песчинки, Здесь растенья не растут, Лишь пески узор плетут. Ходит ветер, жжет и сушит, Мысли в жаркой полутьме, Ходит ветер, мучит души, Тайну будит он в уме. Говорит о невозвратном, Завлекая за курган, К песням воли, к людям ратным, Что раскинули свой стан В посмеянье вражьих стран. Желтоликий, хмурит брови, Закрутил воронкой прах, Повесть битвы, сказку крови Ворошит в седых песках. Льнет к земле как к изголовью, Зноем носится в степи. Поделись своею кровью, Степь нам красной окропи! Вот в песок, шуршаний сухо, Нож я, в замысле моем, Вверх втыкаю лезвием. Уж уважу злого духа! Вместе песню мы споем. Кто-то мчится, шепчет глухо, Дышет жаром, и глаза Норовит засыпать прахом, Укусил огнем и страхом, Развернулся как гроза, Разметался, умалился, С малой горстью праха слился, Сеет, сеет свой посев, Очи – свечки, смерчем взвился, Взвизгнул, острый нож задев. И умчался, спешный, зыбкий, Прочь за степи, в печь свою. Я ж смотрю, со злой улыбкой, Как течет по лезвию Кровь, что кровь зажгла мою.