С немалым трудом Будберг уговорил-таки генерала отвести армию сразу же в одни сутки на линию Сталюпенен-Гольдап-Маркграбово-Лык. Он уже писал приказ, мысленно ликуя, когда совершенно неожиданно в штаб явился главноуполномоченный Красного Креста Гучков [84] . В довольно резкой форме он заявил командующему:

– Я выражаю решительный протест! Вы отдали приказание оставить в Лыке всех тяжелораненых и тифозных больных. Сосредоточить их в одном из тамошних госпиталей для передачи немцам! Это немыслимо!

– Эта передача будет проходить в порядке, установленном Женевской конвенцией, – вмешался Будберг, поскольку приказ вышел из-под его руки, хоть и был утвержден Сиверсом, и уже приводился в исполнение. – Это вынужденная мера, Александр Иванович, уверяю вас. Дело в том, что с отходом армии к Маркграбово прекратится железнодорожное сообщение между Лыком и Сувалками. Вместе с тем кончится и возможность полной эвакуации лыкских госпиталей при помощи санитарных поездов, задержанных снежными заносами на перегоне Рачки-Сувалки. В силу этого придется переключить направление лыкской эвакуации на шоссе из Лыка на Райгрод и выполнять ее колесным транспортом. А такой способ, как вы наверняка знаете, не допускает перевозки очень тяжело раненых и тифозных. Придется оставить их на месте и воспользоваться правилами, установленными специально для таких случаев. С самым тяжелым сердцем. Уж поверьте.

Гучкова не интересовали причины. Он с решительным видом продолжал сыпать громкими фразами:

– Для Русской Армии недопустимо бросать своих раненых, оставляя их неприятелю!

Порывисто подойдя к Сиверсу, он потребовал:

– Фаддей Васильевич, если вы задержите отход армии настолько, чтобы выиграть хотя бы сутки, я берусь подать в Лык необходимое число санитарных поездов для полной эвакуации всех лыкских госпиталей.

Командующий задумчиво пригладил усы. Откашлялся.

– Что ж… Думаю, одни сутки нам погоду не испортят, – сказал, немало удивив своего начальника штаба.

– Но, ваше превосходительство… – растерянно залепетал тот. – Подобная отсрочка может нам дорогого стоить.

– Генерал Будберг, будьте любезны внести соответствующие изменения в приказ.

Его как будто не слышали! Оставив Сиверса в покое, барон переключился на Гучкова, пробуя достучаться до непосредственного виновника необдуманных действий командующего:

– Александр Иванович, поверьте, вы физически не сможете подать в Лык столько поездов. Железнодорожные пути на всем протяжении завалены глубоким снегом. Особенно там, где выемки.

Но и этот не стал слушать. Получил заверения, что первоначальную редакцию приказа об отходе непременно изменят, и был таков.

Итак, в угоду главноуполномоченному Красного Креста первый переход армии растянулся на двое суток. Свое обещание Гучков, однако, не выполнил. Да и при всем желании не смог бы. С большим трудом в Лык подали единственный санитарный поезд, составленный из теплушек. На нем было вывезено порядка трехсот раненых и больных. Причем часть из них пришлось погрузить на крыши вагонов. Так что полностью эвакуировать лыкские госпитали не вышло. А вот суточная задержка отступления сыграла роковую роль. Это плохо сказалось на положении всей армии, и в особенности 20-го корпуса, который дальше других вклинился в неприятельское расположение и отходил по наиболее длинному пути. Система отступления походными колоннами под прикрытием арьергардов не сработала. Каждый корпус отходил длинными боевыми фронтами, по ночам, испытывая все тяготы и лишения подобных маршей.

Девятого февраля, когда полки как ни в чем не бывало по-прежнему стояли на старых позициях, боковые авангарды 3-го Сибирского корпуса, спешно брошенные к Арису и Дригалену, смогли остановить наступающих немцев. Будберг немедленно воспользовался этим, чтобы, помимо прочего, закончить эвакуацию осадных батарей из-под Летцена. Он уже потерял всякую надежду спасти эти пушки, считая задуманную операцию неосуществимой. Уж очень большой размах она приобретала, и обстановка складывалась не из лучших. Немцы рвались вперед, буквально наступая на пятки… И вдруг такая удача.

Меньше двух суток понадобилось генералу Бржозовскому и его артиллеристам, чтобы снять с позиций и увезти далеко в тыл по дековильке [85] все тяжелые орудия с их боевыми комплектами. На станции Видминен их быстро погрузили на платформы и по железной дороге отправили в Осовец. Последние эшелоны ушли оттуда ранним утром десятого февраля, уже преследуемые артиллерийским огнем противника. А на перегоне между станциями Просткен и Граево их обстреляли передовые разъезды немецкой конницы. Но батареи добрались до крепости целыми и невредимыми.

Узнав об этом, Будберг с облегчением перекрестился, помянув Петровское выражение «и небывалое бывает». Какой же молодец этот Бржозовский! Он со своими людьми совершил истинное чудо. Надо полагать, немцы очень удивятся, не найдя ни одной пушки в районе бывшего расположения русских осадных батарей, еще вчера громивших летценские укрепления. Теперь о том, что здесь находились орудия, напоминают лишь пустая протянутая дековилька и кучи стреляных гильз.

Однако этот успех был малой каплей в море неудач, обрушившихся на армию.