Солдаты во взводе Самгрилова, да и новый ротный, Котлинский этот, поначалу думали, что германцев здесь не больше полка. Потом вроде целую дивизию насчитали. Плохо, коли так. Обороняли-то Иоганнисбург только два полка 57-й дивизии – 226-й Землянский и 228-й Задонский. Прочие два раздергали по разным направлениям. Хорошо хоть кавалеристов оставили из 1-й отдельной кавбригады. Ну, еще батальон 29-го Сибирского стрелкового полка при четырех батареях и двух сотнях конницы совсем недавно пришел. Все лучше, чем ничего. Поговаривали, что возвращают в дивизию 227-й полк, но тот пока в пути. Видимо, застрял на марше. Снегу-то вон сколько навалило…

Этот год не заладился с самого начала. Под Рождество был тяжело ранен Мишка Кульнев. Свезли его в госпиталь, но Кузьма прекрасно понимал, что взводный больше не жилец. Рана слишком серьезная. Бредил всю дорогу. Ему оставалась пара дней от силы. Если в пути не помер, то на больничной койке уж точно дух испустил. А ведь совсем недавно старшим унтером стал. Вот же незадача.

– Ну, теперича ты, Кузьма, в гору пойдешь. Взводным заместо Михайло Яковлевича заделаешься, – подначивал Костычев.

Только никому его шуточки веселья не прибавляли. Даже Андрейка не помог, поддержав:

– А что, унтер из тебя знатный выйдет. Глядишь, придется к тебе на «вы» обращаться да честь отдавать.

Никчемные из них предсказатели. Вернулся прапорщик Радке. Вылечился после ранения. Его и поставили командовать первым взводом. Ведь Котлинского никто и не думал отстранять от должности. Впрочем, оно и к лучшему. Подпоручик, оказывается, был из своих – сын простого крестьянина. Не чурался с нижними чинами ручкаться. Как мог, берег солдат. Уважение в роте имел. Обращались к нему, как и положено, через «ваше благородие», невзирая на равное происхождение. Чай офицер, в люди выбился, заслужил…

С утра германцы атаковали, как заведенные. Все норовили с боков зайти, да только кукиш с маслом выкусили. Несколько раз доходило до штыковой, но чаще даже к линиям окопов подобраться не могли. А после полудня к немцам, похоже, подошло крупное подкрепление. Ударили не только с запада, но и с юга. Вот когда стало совсем худо! [86]

Много ребят полегло. От взвода Радке остались едва ли три отделения. В других и того меньше. Окопы пришлось бросить. Отступали через город, продолжая терять людей. В беспорядке, под постоянной бомбежкой, выбирались на дорогу за Иоганнисбургом и уходили на Бялу. А когда пришли туда, побитые и заморенные, выяснилось, что здесь отдых не светит. Немцы были уже близко. Ночью, после короткой стычки, остатки двух полков спешно покинули город. Вслед за ними туда сразу вошла вражеская дивизия.

От кавалеристов не было никакого толку. Их бригада увязла в бою под местечком Кадзидло, и пока там рубилась, пехота кое-как добрела до Щучина. Здесь ее нагнал приказ топать дальше, в Осовец, и вместе с 31-й ополченской бригадой влиться в гарнизон этой крепости. Туда же, как сказал ротный, должен прибыть из Ломжи третий полк дивизии, 227-й Епифанский.

– Неужели, наконец, будет крыша над головой? – мечтательно закатывал глаза Верхов.

Другие устало помалкивали, но тоже, к бабке не ходи, с нетерпением ждали момента, когда попадут в крепость. Погода стояла на редкость пакостная. То снег, то дождь. Сыро. Днем все тает. Под ногами слякоть. Ночью, наоборот, заморозки. Озябшее тело колотит, зуб на зуб не попадает. Знамо дело, всем охота в тепло.

Но крепость – не зимние квартиры. Такие же полевые укрепления, только более надежные и долгосрочные, врытые глубоко в землю и одетые в бетон. А это все та же грязь и вездесущая окопная живность на теле. Никуда от них не денешься. Разве только теплее да посуше в убежищах, и то вперед…

Когда на горизонте замаячили граевские домики, солдаты принялись креститься, приговаривая:

– Здравствуй, землица родненькая. Защитница ты наша.

Крестился и Кузьма, чувствуя успокоение, будто домой вернулся, к жене и деткам, в родной Землянск. Некоторые даже плакали, как Верхов, размазывающий папахой грязь по всему лицу.

Отсюда до крепости было всего ничего. Но в Осовце не довелось как следует отдохнуть. Немного поспали, поели, обогрелись чуток, а потом все три полка выстроили на площади перед церковью. К ним вышел начальник дивизии Омельянович в сопровождении коменданта и других офицеров. Он зачитал приказ.

Их отправляли обратно, в Граево, навстречу наступающим немцам, которые пытались обойти 10-ю армию слева. Сильно потрепанный Задонский полк оставляли в крепости. В бой должны пойти только землянцы с епифанцами, которым давали в подмогу один запасной батальон с несколькими ротами ополченцев, восемь сотен казаков и три батареи. Но главное, что поведет их сам генерал Омельянович. Это хорошо. Ему привыкли доверять. Он уже брал командование в свои руки – там, в Иоганнисбурге. Может, потому многие и живы до сих пор.

На станцию Граево прибыли рано утром. Здесь вовсю шла эвакуация. Дым, шипение пара, крики, ржание, лязг… Словом, сплошная суматоха. Похоже, она еще с ночи не улеглась.

Здесь надолго не задержались. Двинули сразу на северную окраину и тут же пошли в бой, наступая на Просткен.

Германцы встретили плотным огнем, заставив залечь. Пришлось окапываться. Всего-то в паре верст от Граево. Загонять немцев обратно в Пруссию, в общем-то, и не требовалось. Задача состояла в том, чтобы просто их сдержать.