Теперь юный рыцарь должен перед всем народом открыть свое имя и навсегда покинуть землю. На том же месте, где происходил поединок за честь Эльзы, он рассказывает, кто он и откуда.

на тончайшем пианиссимо начал Собинов…

Голос певца, как бы набирая силы, звучал все сильнее, величественнее и лучезарнее. Лоэнгрин прославлял чудесный край, откуда недавно пришел и куда его уже вновь зовет неведомая сила. И только на словах:

юношу как будто на миг покинула решимость, голос дрогнул, в нем послышались ноты горечи и великой печали. Лоэнгрин словно вспомнил всю непоправимость случившегося, и сердце сжалось от боли и тоски. Но это был лишь миг.

Ломая традиционный взгляд на «Лоэнгрина», как на пессимистическую оперу, Собинов «пел» здесь печаль, напоминавшую пушкинскую, о которой поэт писал «печаль моя светла». Уже ничто не может удержать рыцаря здесь, и в заключительной фразе рассказа слышатся радость и гордость:

В сцену прощания с Эльзой Собинов вкладывал столько нежности и светлой грусти, что буквально потрясал слушателей. Вот что писал великий дирижер Артур Никиш об этой сцене: «Какое небесное видение! Какой небесный голос! Я дирижирую и чувствую, что невольная слеза катится по моей щеке. Скольких Лоэнгринов пересмотрел я на своем веку, но никогда не переживал такого глубоко поэтического, захватывающего момента».

Интересно отметить — собиновский Лоэнгрин был настолько правдив, обаятелен и поэтичен, что заставил некоторых немецких певцов пересмотреть прежнюю трактовку героя оперы. Так, известный тенор, Wittrisch — солист Берлинской оперы — создал образ немецкого рыцаря, близкий по внешнему облику и трактовке собиновскому Лоэнгрину.

В Лоэнгрине Собинов достигает вершин вокального и сценического мастерства. Расширение репертуара в этот период идет не столь интенсивно и бурно, как в первые годы его артистического пути. Творчество певца теперь развивается не вширь, а вглубь.

Сознательно ограничивая себя строго лирическими партиями, Собинов был вследствие этого стеснен и в выборе, пополнении репертуара. Поэтому возможность выступить в опере Римского-Корсакова «Майская ночь» обрадовала его.

Это было увлекательно — после работы над Лоэнгрином создать образ совершенно противоположный: наивного, веселого, озорного парубка из повести Гоголя. Музыка Вагнера и Римского-Корсакова в целом столь же контрастна, как и названные оперные персонажи. Вагнер с его тяготением к решению философских проблем, с его «непрерывной мелодией», сложной системой лейтмотивов-символов, лишенными законченности, бесконечными переливами гармоний — и Римский-Корсаков, напевный и светлый, кристально-чистый, великий мастер оркестровых красок, музыкальный живописец природы, поэзии русского народного быта и теплых, душевных человеческих интонаций.

Для Собинова овладеть вокальной стороной партии оказалось значительно легче, нежели войти в новый образ, хотя и в разучивании музыки встретилось немало трудностей.

Собинов… и трудности. Того, кто мало знаком с. творческой биографией артиста, это может даже удивить. Ведь на протяжении более тридцати лет современники Собинова восхищались его лучезарным голосом, называя артиста «несравненный, великий, непревзойденный». И все же это так. Конечно, «трудности» Собинова — это трудности большого художника: как углубить образ, достичь совершенства, нигде не повторить уже раз найденные краски, достичь гармонии музыкального и сценического образа? Несмотря на выдающиеся способности, необыкновенную музыкальность, способность глубоко проникаться идеей композитора, Собинов всегда тратил много времени, сил и энергии на создание и большой оперной партии и крошечного романса. Именно благодаря исключительному трудолюбию, большой культуре и честному отношению к искусству Собинову удавалось вырваться из узких рамок партий чисто лирического плана. Партии Самозванца, Фра-Дьяволо, Каварадосси, Левко — плод не только выдающегося таланта артиста, но и упорного, вдохновенного труда. Конечно, и образы, которые, как казалось, были созданы специально для голоса Собинова — Ленский, Ромео, Лоэнгрин, Вертер, Де-Грие, Альфред — родились пусть в сладостных, но все же муках творчества. Свидетельство тому — многочисленные высказывания самого артиста.

Опера «Майская ночь» может служить примером глубокого единения композиторского замысла с литературным сюжетом. Либретто, построенное почти сплошь на гоголевском тексте, и в развертываний действия также точно следует течению повести. Слова действующих лиц почти без изменения перенесены — в оперу и лишь осторожно рифмованы в вокальных номерах.

Создавая сценический образ Левко, Собинов испытывал огромное художественное наслаждение.

Здесь ему не приходилось насиловать себя, выискивать несуществующие возможности приблизить оперный персонаж к его литературному прообразу, как это было в Фаусте; здесь не нужно было преодолевать сценическую инертность героя, как в Князе из «Русалки», мириться с несообразностями и ничтожностью сюжета, как в «Марте» Флотова, «Сыне мандарина» Кюи, «Искателях жемчуга» Бизе и многих других операх. Действующие лица оперы Римского-Корсакова живут полнокровной, естественной жизнью, запечатленной вдохновенной кистью автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Парубок Левко с его непосредственным чувством к Ганне, наивной верой в русалок, ведьм и всякую «нечисть», естественный и человечески обыденный в отношениях с отцом, упрямым самодуром и сластолюбцем сельским Головой; нежная, стыдливая Ганна; призрачно-прекрасная добрая Панночка-утопленница; сочные комедийного плана фигуры Писаря, Винокура и Свояченицы — во всем этом звучала и переливала всеми красками сама жизнь в ее причудливом смешении реального и созданного человеческим воображением, жизнь, изображенная правдивой кистью великого художника звуков.

Большой мастер звукописи, Римский-Корсаков обволакивает- все произведение неповторимым обаянием чудесной лунной украинской ночи, так проникновенно описанной Гоголем. Аромат знойного летнего вечера, прохлада и таинственные шорохи ночи — все это гармонически сливается с чувствами влюбленных, фантастическими сценами на берегу пруда.

Но, несмотря на то, что образ Левко был ясен Собинову до мелочей, ему долго не удавалось воплотить его сценически убедительно. «Трудно мне только справляться с ролью, — пишет он в период работы. — Все у меня выходит слишком мягко, благовоспитанно, сказал бы я… в смысле вокальном лучше не надо».