Основательно изучив документы XXVII съезда КПСС, я с радостью откликнулся на просьбу крайкома КПСС и краевой организации Общества „Знание“ и подготовил три брошюры – научно методические материалы в помощь лекторам и пропагандистам, партийно-хозяйственному активу края: об Уставе и Программе КПСС, а также о кадровой политике.

…Однако очень скоро окажется, что решениям съезда не суждено было обрести реальность. Об этом В. И. Воротников справедливо пишет:

„Идеи того съезда (по основным стратегическим направлениям) исправлялись, переиначивались, искажались, как в экономике, так и в политике. Как во внутренней политике, так и во внешней; в международных вопросах“.

По существу, если говорить прямо, то решения XXVII съезда КПСС вскоре были отброшены, а на вооружение взята прозападная буржуазно-демократическая идеология общественного развития.

Внешние и внутренние вдохновители и организаторы такой „перестройки“, воздействуя на общественное мнение, на партию… сумели переломить исторически оправданный путь социалистического развития страны». (В. И. Воротников. «А было это так…» Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М. 2003, с. 108).

Но в 1986 году, в советском обществе еще не вскипела антисоциалистическая, антикоммунистическая волна, а отдельные всплески недовольства безболезненно растворялись в благожелательной атмосфере. Это укрепляло надежду, что в партии и в стране достаточно сил для преодоления создавшихся трудностей и разрешения назревших проблем…

XXVII съезд КПСС закончился в начале марта 1986 года. А 26 апреля, в субботу, в один час двадцать три минуты ночи произошло страшное ЧП на Чернобыльской атомной электростанции: на четвертом блоке, в реакторе произошел мощный взрыв, после чего начался пожар.

Председателю Совета Министров СССР Н. И. Рыжкову рано утром сообщил об этом министр энергетики СССР Анатолий Майорец:

«Взрыв в реакторе – это было страшно. Пожар в реакторе – ещё страшнее, – со знанием дела пишет Н. И. Рыжков. – Ночной кодовый сигнал со станции гласил: „один, два, три, четыре“. Эти цифры означали все виды опасности: ядерную, радиационную, пожарную, взрывную. Последствия ближайшие и отдаленные предсказать было невозможно». (Н. И. Рыжков. «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с. 163.)

В 11 часов утра того же дня Н. И. Рыжков подписал постановление Совета Министров СССР о создании правительственной комиссии, в состав которой вошли ученые – атомщики, реактивщики, химики, медики, другие специалисты. Возглавил её заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Бюро по топливно-энергетическому комплексу Борис Евдокимович Щербина. Его отыскали по телефону на газопромыслах в Оренбургской области. Передали распоряжение Н.И Рыжкова – срочно вылететь в Москву, где на Внуковском аэродроме его будут ждать члены комиссии, и сразу – в Чернобыль. В 16.00 того же трагического дня спецрейс ушел в Киев.

С комиссией улетел и крупнейший ученый-атомщик академик Валерий Алексеевич Легасов. Впоследствии он надиктует на магнитную пленку:

«…Мне тогда и в голову не приходило, что мы двигались навстречу событию планетарного масштаба, событию, которое, видимо, войдет навечно в историю человечества, как низвержение печально знаменитых вулканов, гибель Помпеи или что-нибудь близкое к этому». (Цитирую по книге Н. И. Рыжкова: «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с 165).

Комиссия прибыла в Чернобыль около восьми вечера. Почти в полночь Щербина рассказал по телефону Н. И. Рыжкову о случившемся:

«Во время нештатного испытания турбоагрегатов на 4-м блоке АЭС последовательно произошли два взрыва. Реакторное помещение разрушено. Несколько сот человек получили лучевой удар, двое погибли. Радиационная обстановка сложная и пока до конца неясная… Без военных не обойтись. Срочно нужны вертолеты, лучше тяжелые, нужны химические войска, и поскорей, поскорей…»

Комиссия обнаружила полностью деморализованное руководство станции и с этого часа всё управление взяла на себя. Нужны были железная воля и профессионализм…(Н. И. Рыжков. «Десять лет великих потрясений». М. 1996. с. 165.)

Глава Правительства тут же дозвонился до начальника Генерального Штаба Вооруженных сил СССР Сергея Федоровича Ахромеева.

«Я рад был, – пишет Н. И. Рыжков, – что именно он взял на себя организацию переброски требуемых воинских частей к АЭС. Мне нравились его педантичная честность, его немногословность, умение уходить от суеты и паники даже в самых трагических ситуациях. Делать то, что нужно в сию минуту, не размениваясь на пустяки… Не знаю, кому и какие приказы он отдавал, но уже к воскресному утру 27 апреля 1986 года – (прим. И.О.) в Чернобыле были и вертолетчики, и химики. В то же утро прилетел туда и командующий химическими войсками генерал В. К. Пикалов. Впоследствии за ликвидацию этой аварии он заслуженно получил звание Героя Советского Союза…

Мы с Сергеем Федоровичем Ахромеевым так и прошли вместе всю чернобыльскую эпопею… Как же несправедливо, что боевой маршал, битый-перебитый, всё знавший и всё понимавший, умный и честный человек, вынужден был в августе 1991 года так ужасно уйти из жизни, затравленный лжедемократами…» (Н. И. Рыжков. Там же, с. 166).

В Чернобыле Правительственная Комиссия, возглавляемая Щербиной, приняла решение: экстренно эвакуировать жителей Припяти, так как радиационный фон там превышал норму. И сразу же в ночь на 27 апреля больше тысячи автобусов отправились в Припять; туда же украинские железнодорожники пригнали три спецсостава. Эвакуация началась в воскресенье в 14.00; ровно через три часа (!) в Припяти не осталось никого. Сорок тысяч жителей, покинув свои дома, бросили хозяйство, добро, были вывезены в безопасные районы. Тем временем академик В. А. Легасов подобрался к реактору на бронетранспортере и лично убедился, что реактор «молчит», но продолжает гореть графит, а процесс этот очень долгий и опасный. Он же предложил способ тушения реактора: забрасывать свинцом с воздуха. «И один мой телефонный звонок, – вспоминает Н. И. Рыжков, – заставил повернуть на Чернобыль все железнодорожные составы на дорогах всей страны, груженые свинцом. Сразу! И никто не посмел возражать…» (Рыжков. Там же, с. 167).