1) «Командир “Сисоя Великого” капитан 1-го ранга Озеров, надеясь на их (японцев. — Б.Г.) помощь, отослал свой миноносец обратно к крейсеру [“Владимир Мономах”]»;

2) «Японцы запросили: сдается ли он? Капитан 1-го ранга Озеров ответил утвердительно»{153}.

Такая удивительная краткость в характеристике человека, на показаниях которого держится чуть не половина «мнений» об адмирале Рожественском как Следственной Комиссии по Цусимскому бою, так и «официальной истории», представляется, по меньшей мере, непонятной. Однако краткость эта покажется куда менее удивительной, если мы познакомимся с портретом почтенного командира «Сисоя», нарисованным в записках уже знакомого нам младшего минного офицера броненосца лейтенанта А.В. Витгефта. Записках, напомним, не предназначавшихся для публикации и чьего бы то ни было обличения.

Из воспоминаний А.В. Витгефта{154}

От Кронштадта до Танжера

«Я находился на “Сисое Великом” в должности младшего минного офицера со дня назначения на броненосец — 28 июля 1904 года — до момента его гибели…

Так как на другой день после моего приезда на броненосец я получил печальное известие о смерти моего отца, то я, находясь в горе, не мог жить той жизнью, которую в то время вели другие офицеры, и поневоле как бы чуждался первые дни их, стараясь забыть свое состояние в работе, которой, кстати, оказалось много.

…Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами.

Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру не питал благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно и вечером уезжал продолжать опять это домой, но и приучал к этому и офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.

Конечно, я не могу и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести веселее и почаще бывать на берегу, но не могу понять этого по отношению к командиру, старому женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения, но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде — недопустимо.

Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате — вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе командира, пропадающего ежедневно с вечера до утра на берегу, — окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира…

Когда пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок… Через две недели эскадра уже не представляла хаотической армады, сносно маневрировала, на судах устанавливался порядок, и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.

Только Рожественский силою своего железного характера, своею работою день и ночь и применением крутых и подчас доходивших до самодурства мер и мог сделать это. Если он и делал в это время промахи и бывал зверем, то все это можно простить за то, что он сделал с кучей судов, вышедших только из постройки, с новыми не плававшими командами, с новыми офицерами и командирами…

…В Танжере мы узнали, что далее эскадра разделяется и идет двумя путями — одна часть, большая — вокруг мыса Доброй Надежды, а другая (меньшая со всеми миноносцами и транспортами, которые должны были прийти из Черного моря в Суду) — пойдет Суэцким каналом».

В отряде Фелькерзама

«“Сисой” попал во вторую часть. На него пересел со своим штабом адмирал фон Фелькерзам, которому и поручено было вести часть эскадры через Суэцкий канал…

Наш командир с прибытием на “Сисой” Фелькерзама… перестал пить и проявлял даже некоторую заботливость о корабле и обучении личного состава.

Большой толчок этому дал Фелькерзам, который входил решительно во все мелочи судовой жизни и обучения, причем проявлял всегда редкий здравый смысл и прямо-таки энциклопедические знания… Все сильно подтянулись, зная, что ежеминутно каждого может призвать к себе адмирал для расспросов и разнести. Разносы он делал часто и всегда по делам…

Несмотря на свои “разносы”, Фелькерзам на “Сисое Великом” среди офицерского состава быстро приобрел не только веру в себя, но и уважение и любовь». 

В Носси-Бе. Даже негодных людей…

«Пришли мы в Носси-Бе в начале декабря…

Около 20-х чисел декабря пришел Рожественский, и адмирал Фелькерзам перешел с “Сисоя” на “Ослябя”. Грустно было расставаться с ним, чуялось, что с его уходом на “Сисое” начнет все понемногу разваливаться, а командир опять запьет, будет втягивать в это офицеров для компании, и начнутся опять дикие выходки пьяного человека. Так и вышло впоследствии…