Даже в этом случае адмирал Рожественский был бы достоин занесения своего имени на мраморную доску военных подвигов человечества невдалеке от имени героя Фермопил спартанского царя Леонида.

Но и это еще далеко не вся правда о нем. 

Прежде чем эскадра вошла в Восточно-Корейский пролив, называемый также проливом Крузенштерна — вот ведь до чего кругосветные путешествия доводят! — уместно будет привести отзыв об адмирале Рожественском артиллерийского офицера крейсера 2-го ранга «Рион» Эдуарда Альфредовича фон Берендса.

«Рион» вместе с «Кубанью» и «Тереком» был отправлен приказом Адмирала за два дня до боя на «свободную охоту» по задержанию вражеской контрабанды. Отправляя их, Рожественский, возможно, надеялся отвлечь часть сил врага с пути эскадры. И пусть эта акция отвлечения не сыграла, да и не могла по сути сыграть существенной роли. Вспомогательные крейсера посильно выполнили свой долг, не уронив честь Андреевского флага. А «Рион», добавим, так и вовсе отличился: вначале захватил пароход с контрабандой, а затем спас экипаж потерпевшего крушение французского судна.

С этой точки зрения эти крейсера можно отнести к числу тех, что остались верны приказу и присяге. А то, что по независящим от них причинам они не приняли участия в Цусимском бою, делает показания их офицеров о пути эскадры до Цусимы весьма интересными в том смысле, что они не искажены случившейся катастрофой.

Показания же Эдуарда фон Берендса Следственной Комиссии, кроме прочего, не были никогда и нигде опубликованы в широкой печати.

Это понятно.

Их автор — монархист и патриот, а таким не место было на страницах «русской» ни дореволюционной, ни, тем более, послереволюционной прессы. Добавим еще, что лейтенант фон Берендс добровольцем пошел на 2-ю эскадру с Черноморского флота и, по свидетельству той же Следственной Комиссии, считался одним из лучших артиллеристов эскадры{215}. Итак.

«При снаряжении и отправке в поход 2-ой эскадры я не был, так как плавал в это время на Черноморской эскадре, на 2-ю эскадру был назначен в конце ноября 1904 года по личному желанию на открывшуюся на крейсере “Дмитрий Донской” вакансию.

Застав на Крите отряд капитана 1 ранга Добротворского, я был помещен на “Рионе” для дальнейшего следования к эскадре; но уже в Джибути, по просьбе командира “Риона”, назначен артиллерийским офицером крейсера вместо уходившего на миноносец лейтенанта Давыдова». 

За честь эскадры

«Из времени, проведенного в составе судов 2-й эскадры, я вынес самые лучшие воспоминания, самые лучшие чувства как к Адмиралу, так и к личному составу эскадры, чувства солидарности, единения, взаимной помощи, которым нам, привыкшим к розни и мелкому до мелочей соперничеству кораблей у себя дома, можно только было удивляться и стараться подражать.

Всякий старался поддержать честь не только своего судна, но и всей эскадры — “наши офицеры, наша команда” значили не офицеры или команда “Суворова”, “Авроры”, “Донского”, а вообще офицеры, команда, чины эскадры, в противоположность всему не нашему, чужому — всему, что выходило или находилось вне сферы эскадры, [вне связи] с ее жизнью, интересами, радостями и заботами.

Тут встречались офицеры каспийцы, балтийцы, сибиряки и черноморцы, товарищи по корпусу, не видавшие друг друга лет по 10, по 15. Шли расспросы, речи, новости, разговоры: воодушевление было громадное.

Старые офицеры, пришедшие вокруг Африки со своим “железным” Адмиралом, передавали впечатления своего долгого плавания, все эпизоды ночной Гулльской атаки. Вновь прибывшие приносили вести о ходе войны, слухи о приходе черноморских броненосцев.

Грузились углем, отправляли целые поезда шлюпок на буксире паровых катеров за 5 миль от эскадры к роднику за водой; ревизоры ездили по берегу в надежде перехватить лишний пуд муки или мяса раньше другого; кают-компаньоны целыми днями рыскали и шныряли по транспортам, своим и иностранным, в поисках лишнего фунта сыра или престарелой курицы, которая шла почти на вес золота, как и все, что продавали нам по пути иностранцы.

Эта жизнь, этот водоворот увлекал за собою, засасывал всякого свежего человека, не давая очухаться: дни летели, как часы, и почти с сожалением двинулись все с насиженного места; но это только до выхода в море — тут все подтянулись, почистились после погрузки угля и материалов: последние дни с 25 февраля по 1 марта грузились пять суток почти непрерывно, доводя до максимума запасы угля, приняв по прочим частям, согласно приказа, запасы на три месяца плавания…

Что касается снабжения и снаряжения эскадры, как я узнал потом… главнейшую задачу порта, по-видимому, составляло сбыть с рук… Нельзя сказать, чтобы чувства к порту были очень теплые.