Командир спустил кормовой флаг!

«Через некоторое время на горизонте показались два корабля: у нас пробили тревогу. Оставшись на некоторое время наверху, я услышал сверху, со спардека, голоса, что это японцы, и ушел вниз. Через некоторое время кто-то принес известие, что это не военные суда, а транспорты и что командир приказал поднять сигнал о бедствии.

Тем временем пришло приказание уничтожать на всякий случай все секретные книги, оружие, приборы и т.д. Я побежал на станцию беспроволочного телеграфа, выбросил шифры, затем приказал уничтожить станцию, а сам пошел выбрасывать ружья и револьверы. Кругом офицеры и команда выбрасывали из иллюминаторов ружья и прочее. Ревизор вытащил денежный сундук и выносил с несколькими офицерами и выбрасывал за борт содержимое сундука…

Вдруг ко мне подбежал в сильном возбуждении минный механик Щетинин и взволнованным голосом сообщил, что командир сейчас спустил кормовой флаг и японцы с транспортов, подошедших к нам кабельтовых на 10, спускают шлюпки. Он ужасно ругался и сказал, что сию минуту идет открывать кингстоны, чтобы затопить машины и кочегарки. От такого известия я бомбой вылетел наверх и — увы! — действительно, кормового флага у нас уже не было: у борта стоял наш спущенный баркас и в него кончали грузить раненых. Японские транспорты… стояли кабельтовых в 10, и от одного из них шла к нам шлюпка.

В это время командир прислал приказание всем офицерам собраться на спардеке. Придя на спардек, я нашел там почти всех офицеров. Пришел командир с измученным лицом и сказал нам, что “он, не видя больше исхода и не имея возможности что-нибудь предпринять, спустил флаг для спасения оставшихся на корабле живых; что он сам лично даст ответ в этом перед Родиной и Царем”.

Все стояли, как пораженные громом, почти никто не сказал ни слова, только старший офицер воскликнул: “Но ведь это позор, нужно что-нибудь делать!” — молчание было ему ответом.

Минный механик Щетинин, а за ним трюмный Кошевой бросились вниз. Предполагая, что они идут открывать кингстоны, я последовал за ними. И вот в жилой палубе разыгралась такая сцена: Щетинин кричал и ругался резким голосом и открывал кингстон затопления паровой машины; Кошевой с трюмными возились около другого кингстонного ключа, и видны были у всех слезы и безнадежное выражение лица.

Я, не сказав ни слова, едва не разрыдавшись, пошел, остановил турбины, снял людей из всех помещений динамомашин и спалил обмотки двух машин. Затем мы все вышли наверх. В это время на палубу выскочил японский офицер с несколькими нижними чинами и машинистами с ключами и сказал по-французски, что он считает нас своим призом и просит сказать и повести его по нашим поврежденным отсекам.

На это командир ему ответил: “Раз он считает нас призом, пусть сам и разбирается в повреждениях”». 

Японский флаг: подъем и спуск

«Тот рассердился, начал что-то кричать, затем схватил какого-то нашего матроса и с собою потащил вниз.

Проходя мимо гафеля, он остановился, подозвал своего сигнальщика и поднял японский флаг. Это резануло нас по сердцу, но наше внимание в это время сразу отвлеклось другим обстоятельством.

На фок-мачте у нас висел стеньговой флаг, у которого перебило фалы, и он заел в клотблоке. Какой-то японец полез на мачту его достать, но попытки его не привели ни к чему, флаг остался висеть и развеваться, а японец, усталый и озлобленный, опустился вниз. Как ни глупо, но это обстоятельство очень обрадовало меня, а затем и других офицеров.

Говорили со злорадством: “Врешь, пойдет ко дну броненосец под нашим флагом, поднятым выше японского”…

Так как бак у нас сидел уже в воде по носовую башню, а корма была здорово вздраена (дифферент на нос около 20 фут.), то посадка на баке шла много скорее, и вскоре вся моя рота уже съехала, и на баке команды не оставалось. Я пошел на ют и стал оттуда посылать людей на бак, но люди неохотно исполняли это и сравнительно немного пошло со мною на бак — большая часть осталась на юте.

Посадив этих людей, я увидел, что японцы поспешно спустили свой флаг с гафеля и поджидали на переднем конце спардека идущих одиночных людей с юта…» 

Все затемнилось!

«Я задумался над всем прошедшим только что перед моими глазами. Я чувствовал полную неудовлетворенность и недовольство собою.

Неужели после столь славного боя “Сисоя”, после всего главного, всего тяжелого, что было в бою и ночью, — все так нелепо и обидно кончается!

Вся проявленная личным составом во время боя энергия и мужество — все это затемнилось грязным фактом спуска флага и висением, хоть некоторого незначительного времени, на гафеле нашего корабля японского военного флага!