Шрифт:
Ослепленные политическими страстями, они не заметили героизма, проявленного ни самим адмиралом Рожественским, ни пятью тысячами русских моряков, защищавших до последней грани жизни честь своей Родины и нашедших могилу в холодных волнах далекого и чужого моря.
Сегодняшним их врагом была не Япония, а собственное правительство (эвфемизм для слова “Самодержавие”. — Б.Г.), а против этого противника даже Небогатов был хорош. Под влиянием этих настроений обвинения прокурора не были слишком суровыми, речи присяжных защитников были не лишены демагогии.
И даже часть тех лиц, кто при сдаче себя вел с достоинством, и те давали свои показания в пользу изменников присяге.
Небогатов на суде уже не всхлипывал, как 15 мая 1905 года, не ожидал сокрушенно смертной казни, когда он искал сочувствия у матросов, стараясь разбудить в них инстинкт самосохранения, и которым он, якобы жертвуя собою, дарил жизнь…
В его последнем слове нельзя найти намека на сожаление, что своим решением он нанес непоправимый моральный ущерб русскому имени в глазах истории и всего мира…
А Суд забыл, что его приговор должен был укрепить, а не поколебать идею государства в сознании русского народа, и постановил ходатайствовать перед Государем о смягчении приговора к смертной казни, вынесенного Небогатову и трем командирам, как будто степень их ответственности была одинаковой. Смертный приговор был заменен им осуждением на 10 лет заключения в крепости, но они были освобождены задолго до истечения срока наказания. Три старших офицера были осуждены к нескольким месяцам тюрьмы.
Суд освободил от обвинения всех остальных, и в том числе и тех, кто собственноручно спустил Андреевские флаги и поднял японские».
Прервав Георгия Борисовича, скажем, что по счастью в 1906 году, кроме слишком гуманного официального суда, был еще суд офицерской чести, суд кают-компании. И суд этот признал, что большинству офицеров 3-го отряда — свыше 60 человек — не подобает оставаться во флоте. Приговор этот сочли несправедливым и эти «свыше 60», и сочувствующие им либерально-революционные круги.
Не потому ли в феврале 1917-го первый удар «великой бескровной» с зверской жестокостью обрушился именно на «кают-компанию» — лучших адмиралов и офицеров русского флота?
Такая страна не способна устоять
«Нет ничего удивительного, что спустя 12 лет, в самый критический момент существования Российской Империи, в февральские дни 1917 года, появился не один Небогатов, а десятки их.
Одиночные голоса патриотов… были сразу осаждены ложным авторитетом новых “Небогатовых”, а позднее заглушены пьяным ревом и улюлюканьем получивших “свободу” и перепившихся “братцев”.
А еще через несколько месяцев пришла очередь “плакать на реках Вавилонских” всем тем, кто призывал быть изменниками присяге.
Страна, граждане которой не умели держать данного ими честного слова [320] , была опасно больна и не способна устоять…»
320
Защита Престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. (Свод основных государственных законов Российской Империи. Ст. 70.)
К сказанному Александровским остается добавить, что страна, теряющая, а хуже того — предающая веру, автоматически теряет и верность.
Такая страна, действительно, не способна устоять.
8.4. Барон! Полный вперед! Не сдаваться!
К счастью, даже в окружении Небогатова нашелся корабль, не подчинившийся приказу о сдаче. Крейсер «Изумруд» под командованием капитана 2-го ранга барона Василия Николаевича Ферзена, столь нелюбимого почему-то буфетчиком-мореходом, вырвался из кольца японского флота.
И что с того, что сел «Изумруд» у Владивостока в тумане на камни и был взорван экипажем. Это так, фатальное невезение, столь часто сопутствовавшее нам в ту войну. Видно, попущенное Господом Богом для вразумления русским людям, коему они в полной мере не вняли. Но честь русского флага «Изумруд» спас.
Подвиг «Изумруда», его командира и экипажа уникален тем, что он показал, что остались на русском флоте моряки, помнящие и понимающие не букву, а дух Морского устава, запрещающий сдачу кораблей под флагом Святого Андрея Первозванного при любых обстоятельствах. Для которых приказ о сдаче не был и не мог быть приказом. По тому же самому Морскому уставу, адмирал русского флота, отдавший приказ о сдаче, автоматически до всякого судебного разбирательства переставал быть адмиралом и командиром и становился государственным преступником. Предателем.