— Нет, Наристе, сейчас самое время мне сказать тебе обо всем, иначе потом будет совсем поздно и невозможно. Прости меня за мое малодушие, за мою неспособность сделать тебя счастливой. Я понимаю, как глупо, наверное, это сейчас звучит, но все же. Наверняка, у тебя есть мужчина лучше, чем я. Я думаю, он по достоинству оценил твою честность, открытость и душевную чистоту. Но все же знай, что в твоей жизни был и такой человек, как я… как недоразумение, как разочарование, как осенний лист, улетевший в зиму. Прости.

Наристе молчала. Атай не найдя больше слов, повернулся и вышел.

Через десять дней, пройдя курс лечения, Атая должны были выписать. В этот день он купил букет цветов и передал их Наристе через одну из медсестер. В цветах была записка: «Что бы ни было в твоей жизни, знай, что я любил тебя, и буду любить до конца жизни».

Наристе прочитав записку, долго не выходила из кабинета. Потом коллеги, увидевшие её заплаканную, недоуменно расспрашивали, что случилось. Но Наристе лишь улыбалась и говорила, что ничего страшного.

Она не могла понять, почему даже через столько лет не может ненавидеть Атая? Почему он всё ещё был для неё небезразличен? В её жизни, кроме него, так и не нашлось места ни одному мужчине. После потери ребенка, к ней поступали предложения руки и сердца, попытки ухаживания со стороны коллег и не только. Но Наристе не могла безрассудно довериться новым чувствам и распылять свою жизнь на людей, к которым ничего не испытывала. Мать не раз в разговоре с ней, говорила, что ей было бы спокойнее знать, что у неё все наладится и будет семья. Но Наристе, так и не оправившаяся после смерти дочери, боялась вновь испытывать судьбу. В ней жили страх и боль. Они усилились, когда год назад её мама тихо ушла во сне, оставив Наристе наедине со своими мыслями и одиночеством. Её спасала работа, которую она любила и понимала, что многое зависит от её профессионализма. Были, конечно, в её карьере и летальные исходы пациентов, но это были совсем безнадежные пациенты, которые в силу возраста и запущенности самой болезни, не имели ни малейшего шанса выжить. Но даже это Наристе переносила, как свою личную утрату. Странно распорядилась с ней судьба, рассуждала она. Сама лечит людей от сердечных болезней, но и у неё у самой есть своя боль, врожденная патология желудочка, как физическая, так и боль сердечной любви — душевная. Она не разлюбила Атая, она лишь думала, что не любит его. На самом деле, ежедневно думала о нем, засыпая и просыпаясь. Думала о его судьбе, которая благословила его женой и ребенком. Лишь одного не знала Наристе: что овдовел Атай, через три года после женитьбы. Ей было неудобно расспрашивать о нём своих знакомых. Что они могли подумать о ней?

Да, и какое её, Наристе, дело до жизни Атая? Зачем её вдруг будет интересовать жизнь семейного мужчины. Боязнь быть осужденной останавливала её. Ведь она помнит взгляды соседей и сочувствие сокурсников по поводу появления у неё живота. Для многих так и осталось загадкой, кто мог быть отцом ребенка. Наристе упорно молчала и на жалобу матери, что будь отец жив, такого бы не случилось, она лишь отмалчивалась. Речи об аборте не могло и быть. Она, как только поняла, что беременна, решила для себя, что оставит ребенка, что бы ни случилось. Но судьба распорядилась иначе. Беременность, протекавшая хорошо, ничего не предвещала, и в положенный сроку Наристе случились схватки. Она сама села на троллейбус и приехала в роддом возле Ошского рынка. Но потом всё пошло не так. Схватки не прекращались сутки. Наристе ослабла и, не имея возможности выспаться, стала чувствовать себя плохо. Давление стало то подниматься, то опускаться, сердце начинало колотиться с бешеной силой, затем вновь затихало и билось еле заметно. Врачу, принимавшему роды, она ни словом не обмолвилась о своем здоровье и потому, когда в очередной раз усилилась боль внизу живота, ей стало плохо. Не будь рядом опытной медсестры, возможно, и Наристе не было бы сейчас в живых. Но ценой жизни маленького человечка была спасена её жизнь. Вот и сейчас думая о встрече с Атаем через столько лет, она снова и снова погружалась в воспоминания, и полученный букет с признанием разбудили в ней былые чувства. Она поняла, что прошло время боязни жить. Что если сейчас она не будет жить, то никогда больше не сможет прожить и испытать снова эти чувства.

В этот день Наристе плакала от счастья и от осознания того, что жива; что судьба снова подарила ей возможность увидеть Атая, быть с ним, пускай в роли его врача; но те минуты, что она проводила рядом с ним во время осмотра, ей хотелось растянуть, чтобы снова почувствовать его запах, увидеть его глаза, прикоснуться к нему. Пусть даже в мечтах она могла позволить себе какую-то смелость, в реальности Наристе могла лишь быть только наблюдателем.

Теперь, когда его выписали, она и сожалела, и была рада, была рада тому, что он не болеет и может работать, и огорчена, его уходом. Само осознание того, что её любимый жив и здоров радовало её.

Вечером Наристе, забрав букет подаренный Атаем, медленно направилась к выходу. Возле входной двери её ждал Атай. Он был одет в деловой костюм, который лишь подчеркивал его мужественность.

— Наристе, позволь пригласить тебя на ужин? Или если у тебя нет времени, позволь, хотя бы довезти тебя домой?

Наристе посмотрела с благодарностью на Атая и сказала:

— Я так устала, что мне хочется поскорее домой. А тебя разве не ждут дома? — спросила она, улыбаясь.

— Дочке я позвонил и сказал, что задержусь. Больше меня никто не ждет. Садись, пожалуйста, — мужчина отворил дверь машины и пропустил женщину.

Машина тронулась с места. Наристе, словно завороженная, смотрела на мелькающие огоньки машин, витрин.

— Знаешь, я тоже хотела тебе сказать, — начала робко Наристе. Атай внимательно посмотрел на неё полными грусти глазами, он ожидал, что вот сейчас она скажет ему о бессмысленности его признаний, о том, что у неё семья и что жизнь у них и дороги разные. Наристе, немного промолчав, продолжила, — Я солгала тебе. Прости и ты меня.

— Ты мне солгала? — удивился Атай. — Как и когда? За что я должен тебя прощать?

— За все, за мое молчание, за мою трусость признаться тебе.

— Признаться в чем? — От волнения у Атая пересохло в горле.

— Я тоже хотела тебе признаться тогда, что любила тебя все эти годы.

Что я не смогла забыть ничего из нашей юности. Ты мне снился все это время, потому что я думала только о тебе. И после твоего недавнего признания я поняла, что не смогу простить себе, что не сказала тебе всего этого, — Наристе посмотрела на Атая, робкая слеза скатилась по её щеке, потерявшись где-то возле губ.