Майор опять рванулся с постели. «Ушел! Ушел бандит, который должен был раскрыть тайну!»

— Эх вы, старшина… — не мог удержать досады Наливайко. — Не милиционер, а… Никого я не спасал. И все четверо были диверсанты.

Оба милиционера застыли от неожиданности.

— Значит, я отпустил бандита? — ужаснулся старшина. — Вы, товарищ майор, подождите здесь. Сейчас подъедет скорая помощь и вас отвезут в больницу, а я побегу позвоню дежурному в отделение милиции. Может быть, и задержим того подбитого. Я его запомнил в лицо: глаза маленькие и зуб выбит.

Грудь Сергею Петровичу перевязали. Рука действовала: шевелились пальцы и сгибался локоть. «Должно быть, кость не задело», — обрадовался он, но подняться с постели не мог. Болела голова. Бандит ударил его каким-то тупым предметом, может быть, специальной свинчаткой. Наливайко подозвал к себе оставшегося милиционера.

— Где убитый?

— В подворотню затащили. Его там охраняет наш сотрудник. Сейчас подъедет машина, и мы его заберем.

— Его срочно надо обыскать. Идите. Доложите о результатах.

Майор остался с хозяйкой один и, чувствуя, что теряет сознание, старался не закрывать глаз. Хозяйка квартиры подала ему какой-то предмет:

— Пуля. Возьмите на память. В вас же стреляли. Из шинели вывалилась.

Пуля была нужна майору отнюдь не для коллекции. Это была существенная улика. Маленькая, в прошлом никелированная пулька поблескивала в руках женщины. «Калибр меньше, чем 7,62. Не из такого ли пистолета стреляли в Дубовую?» Мысль была простая, но вместе с тем существенная, так как связывала воедино начало дела Дубовой с настоящим событием.

Вскоре вернулся милиционер, который обыскивал труп, и доложил, что документов при убитом не обнаружено. Вещей, кроме пистолета, никаких нет.

«Придется опознавать».

Иванилова вызвал начальник управления генерал-майор Сагалов и сообщил, что полковника желает видеть секретарь обкома.

— Он вас ждет в семнадцать двадцать.

Точно в назначенный срок Иванилов сидел в кабинете Степана Васильевича.

— Вы возглавляете отдел, который занимается делом Дубовой. У меня есть сведения, имеющие к этому делу некоторое отношение. Я начну с вопросов. Каково ваше мнение о Виталии Андреевиче Дроботе?

— Я несколько раз говорил с ним. Впечатления самые противоречивые. Умный, наблюдательный. Прошел суровую школу войны. Отзывы о нем людей, знавших его по партизанскому отряду, — лестные. Человек с большим самомнением. Внешне обаятельный. Внутренне неприятный. На работе — почти бюрократ. Но авторитетный. В семье — «хозяин» с какими-то домостроевскими замашками.

Полковник не успел докончить характеристики Виталия Андреевича. Секретарь обкома достал из папки на столе серозеленый конверт, а из него — листок бумаги.

— Ко мне пришло вот это письмо. Автор его — директор Пустовлянского районного Дома культуры. Прочитайте и скажите свое мнение.

Иванилов развернул листок.

«Я, Шурыкин Степан Яковлевич, коммунист с 1947 года, используя право, данное мне Уставом партии, обращаюсь, товарищ секретарь обкома, прямо к вам.

Я работаю директором районного Дома культуры, и по долгу службы мне положено отчитываться перед областным Домом народного творчества по вопросам моей работы. Несколько месяцев тому назад из областного Дома народного творчества пришел длинный список вопросов, на которые требовали ответа. Ответить полностью на эти вопросы — значит раскрыть специфику экономики района как в целом, так и по отдельным предприятиям. А это составляет одну из государственных тайн.

Директор областного Дома народного творчества, который подписал эти вопросы, — человек известный, с большим авторитетом. Я не мог заподозрить его в каких-то черных намерениях. Думал, что вопросы эти (я их посылаю вам) — одна из бюрократических бумаг, и ответил ему, что дать ответы на них не имею права.

Мне за это попало, но я продолжаю считать, что этот вопросник ни с какой стороны не касается культмассовой работы.

Я прошу вас обратить внимание на такое положение.

Коммунист С. Шурыкин».

— Степан Васильевич, вас генерал, должно быть, поставил в известность о том, что в наши руки попал годовой отчет шпионской организации?

— Письмо Шурыкина я вам передаю безотносительно к тому отчету. Но рекомендую еще раз проверить все дело Дубовой от начала до конца.

— Мы уже проверяли. Компрометирующих данных на Дробота нет.

— Я его ни в чем не обвиняю, — спокойно сказал секретарь обкома. — Между прочим, могу указать вам человека, который учился с ним в Харьковском педучилище.