И Вика заплакала. Она была одна, в своей комнате, у включённого компьютера, за окном стояла уже поздняя ночь поздней осени. Никто не видел её слёз. И был этот тихий плач совсем не такой, как отчаянный рыдания в самолёте. Горький, лёгкий и сладостный одновременно. Плач-прощание с мечтой, с надеждой на невероятное. На чудо.

С того времени Вика, хоть и позволяла себе вспоминать Тони, как мечту, изо всех сил старалась отвлечься, не думать, не травить душу. Успокоиться, забыть. И лишь однажды произнесла вслух слово, связанное с её необычным сном…Однажды мама, которая всё ещё время от времени расспрашивала её о Калифорнии, о Серёже и подробностях его жизни и спохватывалась: а вот это забыла спросить, и это, – поинтересовалась:

– Почему Джудит называет Сергея Серхио? Это ведь по-испански?

– По-русски, наверное, ей непривычно, трудно произносить. А английского аналога «Сергею» нет. Вот и называет по-испански, это логично. Там же рядом Мексика, испаноговорящих в Калифорнии много, потому «Серхио» звучит естественно.

– А как тебя они называли?

И Виктория почему-то вдруг сказала не то, что было. Вырвалось само, словно пробило заслон:

– Тори!

– Правда? – удивилась мама. – Надо же! Точно так назвал тебя дед Антон. Нам с Анатолием ещё тогда это показалось необычным и красивым. Но и непривычным для слуха. Потому и не рискнули так тебя звать. Стали более привычным – Вика.

– Я помню, ты рассказывала: именно твой отец предложил дать мне имя Виктория?

– Да, – мама улыбнулась давним воспоминаниям. – Он совершенно не отреагировал на рождение Сергея, прислал скупую поздравительную телеграмму, и всё. Впрочем, это можно объяснить: тогда были ещё живы мама и отчим, может быть он не хотел с ними встречаться. Но и потом, за десять лет, ни разу не приехал посмотреть на внука. Когда ты родилась, Анатолий даже думал ему не сообщать. Но всё же послал телеграмму, что-то вроде «Поздравляю с внучкой». А он вдруг приехал. Встречать пришёл к роддому вместе с Толей, Серёжей и нашими друзьями. Дома, когда тебя распеленали, он подошёл, долго смотрел. Потом спросил: «Имя у девочки уже есть?» «Нет, – ответила я. – Мы ещё думаем, прикидываем». Он поднял на меня взгляд, и у меня сердце затрепетало: так, показалось, смотрит на меня отец ласково и печально. Вдруг сказал: «Назовите её Викторией». Мы с Анатолием переглянулись. Он позже признался, что тоже почувствовал какой-то трепет. Потому и сказал: «А что, красивое имя. И редко встречается… Назовём, Нина?» «Хорошо, – сказала я. – Мне нравится. Пусть будет Виктория». Тогда отец наклонился, подложил ладонь под твою головку, погладил пальцами волосики, уже тогда тёмные. И произнёс именно это: «Тори…» Знаешь, Вика, больше он никогда тебя так не называл, даже когда приезжал на твои дни рождения, даже в тех редких письмах, которые писал в ответ на наши. Просто: «внучка».

У себя в комнате Виктория села к пианино, тихо стала наигрывать мелодию Поля Мориа. Она часто играла под настроение. Пальцы бегали по клавишам, а мысли текли параллельно, не мешая игре… Значит, оказывается дед Антон не только дал ей имя, а и назвал её – пусть даже единственный раз, – Тори. Надо же! Она кое-что знала об этом человеке и истории семьи своей мамы. Нелицеприятное. И только вскользь мама упоминала, что был дед человеком образованным, из дворян, знал иностранные языки…

Маму Нины Антоновны, бабушку Вики, звали Лидия. Она родилась и росла в городке Балаклава под Севастополем. В войну, ещё школьницей, она помогала медсёстрам в госпитале, видела израненных моряков, знала какие тяжёлые и геройские бои они перенесли. В сорок восьмом поехала в Севастополь, поступила в школу медицинских сестёр. А через год влюбилась в морского офицера, капитана второго ранга, который был на 14 лет старше её.

Произошло это в Матросском Клубе в День Военно-Морского Флота. Подруга и однокурсница позвала Лиду в Клуб с собой на вечер.

– Я туда уже ходила несколько раз, – восторженно рассказывала девчонка. – Там такие танцы устраивают, ой-ё-ёй! А курсантики! Их, знаешь, обучают бальным танцам, так что кружиться с ними одно удовольствие! Офицеры интересные… Но только почти все женатые. Лучше с курсантом завести роман. Не успеешь оглянуться – через три года он уже офицер, назначение получит, а ты – его жена…

Лида пошла. Она хоть и была провинциалка, но одевалась всегда очень красиво и модно. Мама у неё хорошо шила и вязала, выписывала журналы «Работница» и «Крестьянка». А там часто бывали вкладыши с выкройками модных платьев, юбок, блузок, вязанных кофточек… Один из знакомых парней, кстати, коренной севастополец, сказал Лиде: «Ты совсем городская, посовременнее наших девчонок». Сделал комплимент, конечно, ещё и потому, что Лида была хороша собой. Высокая и гибкая, с «персиковым» цветом лица, легко вспыхивающим румянцем при смущении. Большие тёмные глаза под бровями, о которых многие думали – и совершенно напрасно, – что она их подводит…

В Матросском Клубе было прекрасно. В холле висели картины художников-маринистов, работал буфет, который вполне можно было назвать рестораном. А огромный танцевальный зал сиял от света чудесных люстр. У Лиды глаза разбежались, сколько здесь было парней и мужчин в военной форме, красивых девушек и женщин. И всё же она почти сразу увидела этого офицера. Как и все севастопольские девчонки, Лида разбиралась в знаках отличия, потому сразу поняла, что у него высокое звание – капитан второго ранга. Поняла и то, что он значительно старше её. А значит, скорее всего, женат. Только подумала – и стало тоскливо. Потому что глаз от него оторвать не могла. Не то, чтобы такой уж красавец, хотя интересный, стройный. А просто было в нём что-то… Он стоял в компании офицеров, разговаривал, улыбался. От этой улыбки Лиде тут же становилось так радостно, так счастливо! Как это объяснить? Она сама не замечала, что улыбается, словно в ответ этому незнакомому офицеру.

Подруга затормошила её, потащила к колоннам, где стояли стулья. Слава Богу, оттуда ей был виден незнакомец. Но тут духовой оркестр заиграл танго, и сразу к Лиде подскочил с приглашением бойкий улыбчивый курсант. Приглашали её наперебой: подруга знала, что делала, приведя Лиду сюда – ей и самой перепадало внимание кавалеров. Офицеры тоже подходили, но тот, единственный, даже не смотрел в её сторону. А в какой-то момент Лиде показалось, что он прощается с товарищами. «Сейчас уйдёт!» – испугалась она. Заиграла музыка, около неё вытянулся очередной курсант, но она, не замечая, прошла мимо – к той группе офицеров. Сама поражаясь своей бесстыдной смелости, стала перед ним, сказала: