Шрифт:
Зонс пожал плечами:
– Пока нет. Но я надеюсь…
– Вы болван, Зонс! – снова вспылил Ренатус. – На что вы надеетесь? Вы думаете, что партизаны сами придут к вам в камеры? Они действуют, а вы только на что-то надеетесь!
Полковник бросил на стол свою полевую сумку, порывшись, вынул из нее какую-то бумажку, махнул ею перед лицом Зонса.
– Кто сочинил эту дурацкую фальшивку? Неужели вы всерьез поверили этой чепухе?
Зонс покосился на бумажку. Это было последнее донесение, составленное и отправленное им самим в окружную жандармерию два дня назад…
Пятого декабря, в День Конституции, неизвестные подпольщики преподнесли оккупационным властям еще один «сюрприз». Поздно ночью внезапно вспыхнул небольшой барак, в котором помещалась биржа труда. Сбежавшиеся со всех концов города жандармы и полицаи не смогли потушить пожар. В огне погибли списки людей, предназначенных для отправки в Германию, более двух тысяч карточек медицинского освидетельствования и «аусвайсов» (удостоверений).
На следующее утро Зонс сам тщательно обследовал всю местность вокруг биржи труда, надеясь обнаружить следы поджигателей. В том, что пожар биржи – дело рук подпольщиков, он не сомневался. Но никак не мог уяснить лишь одного: как партизаны подобрались к бирже? Признаться в своем бессилии перед окружной жандармерией не хотелось. И Зонс решился на хитрость. В донесении он указал, что пожар биржи труда произошел вследствие замыкания электрических проводов.
Но, как оказалось, провести Ренатуса не удалось. Полковник отлично знал, что в Краснодоне до сих пор нет электроэнергии, – откуда же произойти замыканию?
Ренатус приказал собрать всех работников жандармерии на оперативное совещание. Маленький, тучный, с большим животом, туго перетянутым широким поясом, он метался по кабинету.
– Растяпы! Слюнтяи! На передовую всех загоню! Под Сталинград!
Вдоль стены стояли безмолвные жандармы. Вместе с ними замер Соликовский.
Бегая по кабинету, Ренатус вдруг увидел его, изумленно вскинув брови, повернулся к Зонсу:
– Почему здесь посторонние?
– Это начальник местной полиции, герр оберет, – пояснил Зонс. – Заслуживает полного до- верия.
Полковник подбежал к Соликовскому, схватил его за пуговицу петлюровского мундира и длинно выругался. Соликовский покраснел и взглянул на Зонса. Он ни слова не понимал по-немецки.
Тогда Ренатус резко притянул его к себе и, коверкая русский язык, – прохрипел:
– Даю фам три дня! Понимайт? Драй таге! – Он растопырил перед носом Соликовского три пальца. – Живыми или мертвыми партизан должны быть поймайт! Если нет…
Ренатус сделал выразительный жест, будто затягивал невидимую петлю на шее Соликовского, и резко вскинул руку:
– Понимайт?
– Понимайт! – единым духом выпалил Соликовский.
В этот вечер в сером бараке снова было необычно тихо. Мрачные полицаи ожидали начала экстренного совещания, назначенного Соликовским. Что скажет им начальник? Кажется, ему крепко досталось – никогда еще не видели они своего хозяина таким растерянным. Но Соликовский не знал, что сказать. В голове путались обрывки каких-то мыслей. Он чувствовал – настал момент, когда действительно его жизнь оказалась на волоске. Обведя взглядом толпу полицаев, он взмахнул нагайкой.
– Запорю гадов, если через три дня не доставите мне этих партизан! Слышите? Запорю! На одном дереве всех перевешаю! И сам тоже…
Махнул рукой и устало повалился на стул. Подталкивая друг друга, полицаи стали расходиться. Последним подошел к двери Подтынный.
– Ты обожди… – остановил его Соликовский и, достав из ящика стола пачку дешевых немецких сигарет, закурил, несколько раз глубоко затянулся. Потом искоса взглянул на Подтынного.
– Ты был офицером Красной Армии?
Подтынный четко пристукнул каблуками.
– Яволь! Так точно.
– Скажи: трудно воевать на фронте? Страшно?
Подтынный непонимающе посмотрел на него. Соликовский снова глубоко затянулся.
– Ты человек военный, порох уже нюхал. Это все мразь, сброд, – он презрительно махнул на дверь. – В Первомайке партизаны особенно активничают. Возьмись за них! Если поймаешь хоть одного – своим заместителем назначу, самую щедрую награду дам. Понял?
Подтынный снова четко щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку.
– Слушаюсь!
Пора рассказать подробнее, кто же такой Подтынный и как он оказался в краснодонской полиции.
Вот что произошло в одном из подразделений Красной Армии в самом начале Великой Отечественной войны, в августе 1941 года.
Разморенный августовским зноем, притих маленький хуторок, притаившийся в глубокой лощине. Тихо-тихо позвякивает ведро, подвешенное к колодезному журавлю, чуть слышно перешептываются деревья в садах. Не видно ни души…
На западной окраине хутора, среди густого придорожного кустарника укрылась артиллерийская батарея. Длинные стволы 76-миллиметровых пушек приникли к земле, укрытые густыми зелеными ветками. В неглубоких, наспех вырытых окопчиках сидят на корточках солдаты и переговариваются вполголоса. Возле бруствера в высокой траве лежит, закинув руки под голову, молодой лейтенант. Смотрит, не мигая, в небо, покусывает зубами травинку.