– И как же звали ее настоящую мать?

– Локерт, – ответил Фрёлик. – Хелене Локерт.

– Знакомое имя. – Гунарстранна задумался, припоминая.

– Так и думал, что у тебя в голове что-то щелкнет, – обрадовался Фрёлик на том конце линии. – Ну и как, вспомнил?

– Пока нет.

– Хелене Локерт умерла, когда Катрине было два года. Но не это самое интересное. Самое интересное – причина смерти.

– И какая же она?

– Дело Локерт, в Лиллехаммере. Хелене Локерт задушили в собственном доме. Убийцу так и не нашли.

После того как инспектор ушел, она набралась храбрости и начала разбирать вещи Хеннинга. Ей до сих пор делалось не по себе при мысли о том, что придется прикасаться к его одежде. Она видела, что его вещи висят там, где он их оставил, знала, что больше он никогда их не наденет, и все мелочи напоминали о нем, напоминали, что он умер. Самое ужасное – пережить собственных детей, подумала она. Хуже этого ничего быть не может. Когда наконец она заставила себя войти в комнату сына, долго стояла на пороге и вглядывалась, как будто видела все тут в первый раз.

Инспектор все спрашивал, не оставил ли Хеннинг предсмертной записки. Но ей страшно было рыться в его ящиках, прикасаться к его вещам, бередить горе, потерю, страдания. Она измучилась, думая о том, кем он уже никогда не станет, чего никогда не узнает, никогда не сделает… больше не доставит ей радости. Мечтать нельзя, думала она. Опасно мечтать, потому что мечты делают тебя ранимым. И самые высокие мечты способны причинить самую большую боль. Ей не стоило питать таких надежд в связи с Хеннингом. Каждому хватает собственных мыслей и переживаний. Она стояла словно в ступоре, разглядывая свитера, брюки, ботинки, которые он уже не наденет.

Нужно думать о чем-то практическом, велела она себе. Ей не хотелось касаться одежды. От нее пахло Хеннингом… Она внушала себе: нужно смириться с тем, что Хеннинг умер, что он уже никогда не вернется – ни сюда, в дом, ни в эту жизнь. Взгляд ее упал на красную книгу, лежавшую на кровати. Автором значился Карл-Густав Юнг, один из выбранных Хеннингом гуру. Хеннинг называл Юнга стихийным индуистом, потому что Юнг считал, что время – это иллюзия. Да, кажется, Хеннинг говорил именно так. «Мама, душа не возрождается. Мы каждый раз проживаем разную жизнь. Живя в этой жизни, как моя мать, ты одновременно живешь и в другой жизни, в другом измерении, в другом времени. Может быть, сейчас ты парижанка, а может, женщина каменного века, а может… верблюд!» «Верблюд!» – воскликнула она тогда, смеясь. Слова сына показались ей нелепыми. Вспомнив тот разговор, она невольно улыбнулась и села на кровать. Конечно, Хеннинг прав. После смерти что-то есть. Что-то бродит в других местах, за пределами смертной оболочки, зовется ли это «что-то» душой, энергией или как-то по-другому. Но в одном она была совершенно уверена: Хеннинг не покончил с собой. Мысли о самоубийстве были ему совершенно несвойственны, даже чужды. Вот что надо было сказать инспектору, который приходил к ней. Именно так – коротко и ясно. Хеннинг просто не понимал, как можно покончить с собой!

Если Хеннинг сейчас живет в другом измерении, у нее еще есть надежда. На что? На другое измерение, на нечто духовное – на Бога? Способен ли Хеннинг увидеть Бога, встретиться с Ним? Ведь он всегда критиковал Библию, считал ее всего лишь сборником легенд и анекдотов, а себя называл агностиком.

Ее взгляд упал на белую мраморную шкатулку, которую Хеннинг привез прошлым летом из Индии. Она встала и задумалась. Хватит ли ей сил прикоснуться к шкатулке? Маленькая мраморная шкатулка, украшенная ониксом и жемчугом. Она долго разглядывала шкатулку и наконец взяла ее в руки. И вздрогнула от испуга. Внутри что-то лежало. Судя по глухому стуку, что-то перекатывалось внутри всякий раз, как она двигала рукой. В шкатулке что-то было. Новые чувства заполнили ее. Должно быть, там лежит что-то драгоценное. И следовательно, тайное. У Хеннинга была тайна! Имеет ли она право заглянуть в шкатулку? Или точнее: хватит ли у нее сил заглянуть? Или еще одна недостижимая мечта вырвется наружу только для того, чтобы снова разбить вдребезги все ее надежды, со всей несправедливостью судьбы?

Она долго боролась с собой. Наконец, со слезами на глазах, откинула крышку. К ее удивлению, в шкатулке лежало кольцо.

Кольцо! Она поставила шкатулку на его стол и достала кольцо. Тяжелое, широкое, с двумя камнями. Она рассмотрела его внимательнее. В люстре на потолке отражались все грани двух камней. Они как будто впитывали в себя свет и испускали его… Это не дешевая безделушка. Она повертела кольцо в руке и заметила на внутренней стороне гравировку. Прочла «Катрине» и расплакалась. В шкатулке лежала неосуществленная мечта. Пожалуй, будет лучше, если она так и останется в тайне.

Гунарстранна прошел пешком Маридалсвей до моста Бейер. Ему нужно было подумать, а он терпеть не мог ездить на автобусах с пересадками, поэтому он решил поехать на другой конец города на трамвае. На тот берег Акерсельвы он перешел пешком. У моста устроили нечто вроде художественной инсталляции из воздушных шариков. Он пошел дальше по Торвальд-Мейерс-гате в сторону парка Биркелунн. Он пытался представить себе Катрине Браттеруд в тот миг, когда девушка узнала правду о своей биологической матери. Катрине в конце пути. Социальный работник открыл для нее дверь – дверь в ту жизнь, которую она проживала в своих мечтах. Испытала ли она разочарование? Наверное, нет. К тому же открытие не ответило на ее вопросы, а лишь породило новые.

К неожиданному повороту событий Гунарстранна отнесся со смешанными чувствами. С одной стороны, нехорошо слишком расширять границы поисков. Важно сосредоточиться на самой убедительной, самой логичной версии. Размышления об убийстве, совершенном в провинциальном городке много лет назад, вполне могут завести в тупик. С другой стороны, сведения о биологической матери Катрине оказались настолько важными, что он не имел права не уделить им внимания.

Гунарстранна сел на лавку на трамвайной остановке и стал ждать. Какая-то старуха рылась в мусорных контейнерах в парке. Она нашла две пустые бутылки и запихнула их в большую сумку. Молодая парочка прогуливалась, держась за руки; они остановились полюбоваться березовой листвой. Гунарстранна уже собирался закурить, когда из-за угла Шлеппегреллс-гате вывернул голубой трамвай.