В досаде она сорвала с себя шляпу и бросила на свободный стул. Раскраснелась, засверкала взглядом – было видно, что предмет разговора задевает ее лично. Ей было что сказать по теме – после развода она осталась одна, и яду ей было не занимать. Федор подумал, что с возрастом не только вино имеет способность превращаться в уксус. Хотя не факт, что со временем, пришло ему в голову… Возможно, уксус присутствовал изначально.

– Вот вы, Федор, почему не женаты?

Скачки мысли, однако! На помощь пришла Рита Марковна.

– Инночка! – укоризненно воскликнула она. – На вкус и на цвет… Сама знаешь.

– Знаю! Вечный вопрос – постель или поговорить о высоком! – Она махнула рукой.

– Вам, философам и историкам, везет, – вдруг сказала Рита Марковна, перескакивая с опасной темы на безобидную. – У вас ремонт, даст бог, дотянут до конца сентября…

– Обещали к середине.

– Ой, я вас умоляю! Они всегда обещают! Им верить – себе дороже.

Дальше разговор перешел на строителей, погоду, воспитание детей и внуков и интереса для Федора уже не представлял. Он сердечно распрощался с дамами; выскочил из темного холодного вестибюля и с облегчением перевел дух.

Его задела информация о друге Елены Гетманчук, хотя, казалось бы, что здесь такого? Почему он решил, что у нее не может быть знакомых молодых людей? И что она ни с кем до Гетманчука не встречалась? Все верно, но тем не менее настроение испортилось, и он не мог объяснить себе почему.

Федор подвел итог услышанному. Елена Гетманчук, в девичестве Миронова, напоминает кролика или овцу с колокольчиком, беззащитна, но тем не менее коварна, себе на уме, театр, порезала пальто девочки из своей группы и вырвала страницы из учебника. Эти два факта, правда, не доказаны. Девочки не простили ей удачного замужества, и она должна была перевестись на заочный. Из бедной семьи; всегда плохо одета; поступила без блата – не иначе, был спонсор; неплохо успевала, но звезд с неба не хватала. Охмурила Гетманчука, козырного хозяина жизни. Оставила ради него своего мальчика, математического гения с гадким характером, у которого брат сидит в тюрьме. Впрочем, может, не оставила, может, до сих пор… Месяц назад их видели – она плакала, а он утешал.

И попробуй, разгреби эту кучу и найди жемчужное зерно!

Порезала пальто? Это поступок! Вот только правда ли?

Если попытаться определить в режиме «тепло-холодно» то, что он уже знал о Елене, получалось примерно поровну. И в итоге – ни жарко ни холодно. Никакая. Лицемерная. Иродиада с головой Иоанна. Способная на все. Способна соврать. Поиграть. Охмурить. Смутиться, опустить глаза, бить на жалость; вечная девочка, вечная жертва…

Федор вспомнил, как она смотрела на него, как он снял ее руки со своей шеи… Как она смутилась и покраснела… Как вспыхнули ее лицо, грудь, уши – безудержно, бурно, до слез…

И как это, спрашивается, расценить? Его богатый житейский опыт буксовал, было непонятно, как это расценить. С точки зрения философии, с точки зрения вечности, с точки зрения мачизма и альфа-догизма… И так далее, до бесконечности.

Он поспешно достал мобильный телефон. Попытался убедить себя, что это исключительно для пользы дела… пользы дела… пользы… К черту!

Она ответила сразу, обрадовалась…

– Конечно, приходите, Федор, я жду!

И он помчался на ее голос, напоминая себе глупую бабочку, летящую на огонь…

Он стоял за дверью, уставясь Лиде прямо в глаза – даже глазок не спасал от мощной энергетики его взгляда. Сложив руки на груди. На лбу – кожаный шнурок, белая коса до пояса перекинута на грудь. С цепями на мощной шее. Энергичное лицо, крупный нос, выразительный рот. Выражение лица – решительное. Хорош!

Ее рука сама потянулась к замку, рассудок придушенно пискнул, но было уже поздно. Щелчок – и дверь распахнулась! Неизвестный шагнул через порог. Остановился, уставившись на Лиду в упор.

– Вы Ирина? – спросил звучным басом.

– Я Лидия!

– Сестра?

– Подруга.

– Могу я увидеть госпожу Ирину Климову?

– Прошу! – заторопилась Лидка и побежала вперед.

Ирина полулежала на диване, в подушках, погруженная в свой мирок. Вырванная оттуда, она испуганно взглянула на молодого человека и привстала.

– Виталий Вербицкий! – отрекомендовался гость.

Лидка издала полузадушенный возглас.

– Вы Ирина?

Ирина растерянно кивнула.

– Садитесь, пожалуйста! – опомнилась Лидка. – Может, кофе?

– Благодарю. Черный, крепкий, без сахара. Мы можем поговорить? – спросил он торжественно, сверля Ирину взглядом в упор.

Она неуверенно кивнула и взглянула на Лидку.

– Мне остаться? – спросила та, сгорая от любопытства.

– Я хотел бы переговорить с госпожой Климовой с глазу на глаз. Дело сугубо конфиденциальное, и присутствие свидетелей крайне нежелательно.

Оробевшая, Лидка попятилсь из комнаты. Она знала о существовании Виталия Вербицкого – все знали, весь город, но так близко видела его впервые. Вербицкий был режиссером местного Молодежного театра, и вкупе – местной культовой фигурой, бретером и скандалистом, городским сумасшедшим и шутом – как вам больше понравится. И никто не взялся бы определить, был ли он действительно талантливым артистом и художником не от мира сего или обычным блажливым бузотером с манией величия. Как бы то ни было, интерес к нему зашкаливал, от спектаклей плевались – или превозносили их до небес, и билеты шли с рук по баснословной цене. Одним словом, если бы Виталия Вербицкого не существовало в природе, то его следовало бы выдумать – он добавлял соли и перца в скучную жизнь городских филистеров и обывателей. Да и сам по себе был культурным событием, украшением города, ярким, как новогодняя елка на площади, и возбудителем умов – по его собственному выражению. Каждый его спектакль вызывал оживление и споры – порно это, тьфу! или все-таки допустимая эротика, и равнодушных не оставалось. Для Виталия в искусстве не существовало ни канонов, ни священных коров, и ему ничего не стоило переписать, дописать и расставить новые акценты в любом драматическом наследии. Город им заслуженно гордился, а те, кто удостоился личного знакомства, переходили в разряд небожителей.