Выросшим в страхе людям бывает нелегко подчиниться ситуации – чтобы чувствовать безопасность, им необходимо контролировать все вокруг себя. Ведь еще с детских времен им не хватает базового доверия. Подчинение будет тяжело переживаться и теми людьми, которым трудно выносить болезненные аффективные состояния. Без предварительной психотерапевтической работы, направленной на усиление сопротивляемости аффектам, недвойственный подход может принести больше вреда, чем пользы – ведь попытки подчинения ситуации способны вызвать сильнейшую тревогу фрагментации. Однако после необходимой работы по ослаблению этой тревоги, недвойственный подход может стать важным терапевтическим средством. Говорят, что отдать можно лишь то, чем ты обладаешь; человек с хрупким и неразвитым Эго не сможет по-настоящему подчиниться ситуации и принять ее (Hidas, 1981). Однако я не думаю, что это справедливо для любой ситуации. Человек всегда может отдать часть себя. Многие эмоционально неустойчивые люди обладают глубочайшей духовностью и сильной верой.

Нельзя не признать, что сама идея подчинения противоречит нашим культурным императивам независимости, самостоятельности и активности. Мы любим разглагольствовать о величии человека. Нас учат всего добиваться трудом и настойчивостью. Однако для подчинения и принятия этого не нужно. Наоборот, мы должны попытаться ничего не делать, только воспринимать и позволять быть. Овладеть практикой подчинения невозможно, ведь Эго никогда не отпустит себя. Подчинение возникает спонтанно, как только человек начинает по-настоящему понимать суть ситуации. Так или иначе, с точки зрения недвойственности, изолированное, независимое Эго есть иллюзия. В таком случае страдание не может быть «моим» или «твоим» – оно просто случается (Parsons, 2002). Осознание этого – лучшее средство от страдания, но большинству из нас оно недоступно.

Терапевтическая работа с конкретной личностью ценна еще и потому, что анализ структуры личности и ее развития позволяет избавиться от идентификации со своей личной историей. Мы начинаем видеть, что отличительные черты личности, такие, например, как настоятельная потребность в успехе и признании других, зачастую являются попыткой компенсации, мимикрии или просто установления связи с теми качествами, которых мы были лишены в процессе развития из-за трудностей с объектами самости. Эти стороны личности нельзя игнорировать, ведь такое суждение может спровоцировать внутренний конфликт с различными частями самости. Необходимо понять, что наша история развертывается так, как нужно, а наша действующая личность не есть наша истинная сущность.

Трудно выносить страдания другого, и у терапевта может появиться стремление быстрее прийти к какому-нибудь логическому окончанию терапии, чтобы помочь личности и облегчить ее состояние. К тому же некие результаты работы всегда повышают нашу самооценку, а мы любим получать законную награду за свой труд. Однако недвойственному подходу к терапии подобные потребности терапевта могут только помешать. Для терапевта подчинение ситуации означает следующее: после того, как сделано все возможное, нарциссические надежды на положительный исход должны быть отброшены. Не от нас зависит положительный исход терапии. Мы всегда хотим лучшего для пациента, но это – заботы Эго, потому что терапевт не может знать, что хорошо, а что плохо для другой души. Цель (телос) личности нам неведома. Поэтому, с точки зрения души, идея «плана лечения», исходящая от Эго, – результат инфляции, абсурд, не говоря уже о том, что пациентам приходится прогибаться под некую задуманную терапевтом схему. В таких случаях велика опасность повторения детских сценариев подчинения родителям.

Есть и другие духовные пути, приводящие к радикальному принятию страдания. Люди, обладающие страстным темпераментом, могут встать на путь любви и поклонения и принять страдание как необходимое «приглашение» со стороны божества [104] . Этой дорогой можно прийти к недвойственности; после полного подчинения воли божественного уже не остается того, кто должен подчиниться – слияние произошло. Говоря словами Кабира, «стезя любви слишком тесна для двоих». Другими словами, путь недвойственности и мудрости идет параллельно с путем любви.

Вот как описывает свое переживание единства реальности Бернардетта Робертс: «Ко мне это открытие пришло через улыбку – сама улыбка, тот, кто улыбался, и тот, кому была предназначена улыбка, были едины. На этом пути непосредственного знания я отчетливо увидела три стороны чего-то Единого» (Roberts, 1984, p. 152).

Важной составляющей психотерапии является помощь в борьбе со страданием. Поэтому мне хотелось бы обсудить вопрос обретения смысла в страдании, что крайне важно для людей, чувствующих потребность в духовном. Говорить человеку о смысле его страдания не очень удобно, потому что сам он вряд ли верит в возможность помощи, особенно словесной. Тем не менее, нам необходимо иметь некую модель работы со страданием, в рамках которой сам страдающий или помогающий ему терапевт мог бы сохранять спокойствие и невозмутимость.

Важно признать, что недвойственный подход к страданию (о котором речь шла в главе 8) и поиск смысла страдания – это разные вещи. Представители недвойственной философии ничего не говорят о подобном поиске, потому что считают, что духовная сущность человека не может страдать, а трансцендентный уровень личности является абсолютным и потому к нему неприменима никакая история. Бытие, включающее, помимо прочего, и страдание, проживается непосредственно и не нуждается в рациональных толкованиях. С этой недвойственной точки зрения, смысл страдания – умозрительный набор понятий, легенда, не обладающая ни абсолютной ценностью, ни внутренним значением. Поиск смысла может превратиться в форму избегания реального переживания или особую историю, которую мы будем развивать дальше, оставаясь привязанными к страданию. Однако большинство людей в психотерапии не доходят до безусловного уровня осознания, или осознания истинной свободной сущности самих себя. Они не могут извлечь никакой пользы из недвойственного подхода, который начинается с вопроса «Кто страдает?» и заканчивается пониманием своей истинной природы. В рамках этого подхода человек должен осознать единство со страданием, а не разбираться, откуда и почему оно возникло. Однако недвойственная позиция не имеет практической пользы, потому что слишком интенсивное страдание не позволяет человеку взглянуть на него под этим углом. Страдающему от сильной боли человеку не до размышлений об абсолютном сознании. В подобных ситуациях именно обретение нового смысла может принести пользу личности, которая благодаря этому процессу освобождается от провоцирующего боль контекста.

Страдание – одна из тяжелейших проверок для духовности любого типа. Страдание принуждает нас искать собственную духовность, не удовлетворяясь тем, чему нас учили в детстве. Если терапевт работает с человеком, принадлежащим к конкретной религиозной традиции, и того удовлетворяет традиционное объяснение смысла страдания, то терапевту, если такой вопрос возникнет, остается лишь поддержать это объяснение. Тогда внимание сконцентрируется на чисто терапевтической работе, а религиозные убеждения пациента создают для нее необходимый фон. Однако тем, кого не удовлетворяют традиционные объяснения, нужно что-то еще. Многим кажется, что мир полон страданий, слишком тяжелых страданий, и потому они не способны поверить в традиционные богословские толкования. Традиционные ответы бесполезны, если человек чувствует, что его кормят банальностями или же что религиозная мудрость совершенно неадекватна конкретной ситуации. Традиционные объяснения не способны помочь, если страдалец, подобно библейскому Иову, видит, что выпавшие ему муки чрезмерны и незаслуженны.