Эта совершенная корректность давала, однако чувствовать что-то враждебное; но если сердце Тремора билось настолько сильно, что, казалось, должно было разорваться, голосъ его не дрожалъ.

Фаустина пристально смотрла на молодого человка.

— Ну, садитесь же, — сказала она ему тономъ любезной и примирительной вжливости.

Онъ послушался этого приказанія, и съ едва замтной улыбкой, кривившей его губы, принялся разглядывать залу.

— Прекрасный сборъ, — замтилъ онъ въ тонъ ей.

— Великолпный, — подтвердила небрежно графиня.

Называя всхъ извстныхъ лицъ, виднныхъ имъ въ зал, Марселя Прево въ оркестр, г-жу Августу Хольмесъ въ амфитеатр, министра внутреннихъ длъ въ лож и многихъ еще, Мишель смотрлъ на молодую женщину.

Да, она измнилась, очень измнилась; онъ не удивлялся боле, что не сразу ее узналъ. Стала ли она еще прекрасне? Онъ не зналъ. Она была совсмъ иная. Бюстъ роскошно развился, оставивъ талію, которую плотно охватывалъ серебряный поясъ, очень тонкой и гибкой; молочная близна пополнвшихъ плечъ распознавалась лишь благодаря мату шелковаго чехла, роскошно вышитаго тонкимъ серебромъ, обрамлявшаго ихъ и спадавшаго безъ складокъ, гармонично и съ точностью опредляя линіи этого тла статуи; каждая черта лица ея какъ-то рзче обозначалась; маленькій изгибъ бровей, можетъ быть слегка подрисованный карандашомъ, вырисовывался довольно рзко на низкомъ лбу, осненномъ волосами мене золотистаго цвта, чмъ ране, можетъ быть искусно окрашенными. И въ изгибахъ таліи, въ движеніяхъ шеи, въ жестахъ рукъ угадывалась цлая наука, иначе говоря, цлая психологія позъ, терпливо изученныхъ и педантично примняемыхъ. Но глаза, глаза, въ особенности, были не т.

Фаустина также съ своей стороны вроятно искала на мужественной физіономіи жениха своей юности слды годовъ жизни, страданій. И эти два существа, любившія другъ друга, по крайней мр говорившія себ это, мечтавшія одно время о совмстной жизни и взгляды которыхъ встртились въ первый разъ посл восьми лтъ, обмнивались въ театральной лож, на виду у двухъ тысячной толпы, замчаніями свтскихъ людей, видвшихся наканун! Потому что бываютъ часы, когда на устахъ появляются или ршительныя, или банальныя слова, когда можно сказать только слишкомъ много или слишкомъ мало; потому что въ отношеніяхъ между Мишелемъ Треморомъ и Фаустиной Морель не могло быть средняго и что и тотъ и другая безмолвно это понимали. Имъ нужно было быть или только въ настоящемъ, не представлявшемъ изъ себя ничего, или въ прошломъ, составлявшемъ драму одного изъ нихъ.

Теперь они говорили о музык, спорили о Меssіdоr и различныхъ лирическихъ попыткахъ Брюно, затмъ перешли къ Вагнеру, къ послднему сезону въ Байрейт. Иногда едва замтная горькая улыбка, призракъ былого времени, касалась слегка губъ Фаустины, и въ этомъ мелькавшемъ выраженіи было столько ироніи, — можетъ быть ироніи тхъ, которые, благодаря непроизвольной двойственности своей личности, видятъ себя безпрестанно играющими жизненную комедію и жалютъ себя за напрасную трату столькихъ усилій.

И въ то время, какъ Фаустин казалось, что она слышитъ новаго человка, она, вроятно, презирала себя, не умя найти въ этомъ свтскомъ собесдник дикаря изъ Кастельфлора, въ этомъ умномъ болтун — молчаливаго студента археологическаго института. Мишеля пугали эти незнакомые зрачки, сіяніе которыхъ его обволакивало. Ему казалось, что онъ видлъ въ нихъ колебавшіяся смутныя отраженія столькихъ существъ и предметовъ, чуждыхъ ему, цлое прошлое, о которомъ онъ ничего не зналъ, цлая непонятная тайна зволюціи души, въ которую онъ никогда не могъ вполн проникнуть и которая все боле и боле ускользала отъ его анализа.

Онъ чувствовалъ себя далеко, безконечно далеко отъ этой души.

Они вдругъ замолчали. Разговоръ, гд подъ вжливыми и приличными словами чувствовалось нчто въ род вызова, разговоръ, гд каждый боялся дать говорить другому, стихъ. Они замолчали, и пустота, оставшаяся посл ихъ словъ, была тотчасъ же заполнена въ ихъ ушахъ шумомъ большой, шумной и равнодушной залы, тмъ шумомъ толпы, который есть почти молчаніе, какъ сама толпа — уединеніе. Это было для нихъ впечатлніемъ леденящаго холода. Тогда, совсмъ тихо, отказываясь отъ принужденной безпечности только что разыгранной, Фаустина прошептала:

— Какъ это было давно… — Фраза, говорившая или много или очень мало.

Мишель ршилъ принять ее, какъ очень мало выражавшую.

— Очень давно, — повторилъ онъ; — вы ни разу не возвращались во Францію?

Она продолжала по-прежнему тихимъ голосомъ:

— Вы вдь знаете… что я вдова?

— Я это недавно узналъ, да, — отвтилъ Треморъ этотъ разъ серьезно, — и я васъ пожаллъ.

Мгновенная улыбка горечи появилась на алыхъ губахъ.

— А вы, — продолжала молодая женщина, — вы путешествовали, работали… Я читала ваши статьи въ Revue des Deux Mondes. О! вы пойдете далеко, я въ этомъ уврена, вы можете разсчитывать на многое!

Она, казалось, говорила это самой себ; онъ ограничился поклономъ безъ отвта.

— Вы были… шокированы, не правда ли, только что, когда я послала за вами? — спросила она внезапно.

— Я былъ очень удивленъ, сударыня.

Новое молчаніе послдовало за этими словами. Затмъ еще боле тихо Фаустина прибавила:

— Однако, нужно, чтобы я вамъ сказала… чтобы я объяснила…

Мишель быстро поднялъ голову и, глядя на молодую женщину:

— О, я понялъ, — сказалъ онъ, — не будемъ касаться прошлаго.

Дверь отворилась, появилась унылая фигура г-жи Морель. Мишель поднялся. Когда онъ церемонно прощался, г-жа Вронская протянула ему руку; небрежно оставляя въ пожатіи эту изящную и теплую руку,этотъ блый цвтокъ тла, только что освободившійся отъ душистой перчатки, она прошептала:

— Я остановилась въ Континенталь; не правда ли, я васъ увижу еще?

Однако лицо Мишеля не прояснилось.

— Боюсь, что нтъ, сударыня, я возвращаюсь завтра въ Ривайеръ, по всей вроятности я тамъ останусь до времени моего отъзда въ Норвегію, гд я проведу лто, — возразилъ онъ.