— Более чем, мой бедный дон Камилло. Тем более, что… А кстати, когда матч-реванш?

Дон Камилло подскочил. Сердце его забилось от радости.

— Шесть-ноль! — закричал он. — Мы из них метелки сделаем. Вот так, смотри!

Он подбросил свою шляпу и ловким движением ноги отправил ее в окошко исповедальни.

— Гол! — сказал Христос, улыбаясь.

Шпендрик прибыл на гоночном велосипеде и затормозил «по-американски» — это такой специальный способ: надо соскочить с седла назад и затормозить, сидя на заднем колесе и сжимая его коленями.

Дон Камилло читал газету на скамеечке перед приходским домом. Он поднял голову.

— Тебя штанами, что, Сталин снабжает? — благодушно спросил он Шпендрика.

Тот протянул ему конверт, коснулся двумя пальцами козырька своей кепки и вскочил в седло велосипеда. Заворачивая за угол приходского дома, он обернулся.

— Меня ими Папа Римский снабжает, — крикнул он, привстав на педалях, и рванул с места.

Дон Камилло уже поджидал это письмо, ведь это было приглашение на торжественное открытие «Народного дома» с программой празднеств. Речи, доклады, духовой оркестр, фуршет, а после обеда — «Грандиозный боксерский поединок между чемпионом местной партячейки в супертяжелом весе тов. Баготти Мирко и чемпионом партийной организации провинции в супертяжелом весе тов. Горлини Антео».

Дон Камилло пошел с докладом к Распятию в Главном алтаре.

— Иисусе, — воскликнул он после того, как зачитал всю программу, — вот это и называется коварством! Если бы Пеппоне не был распоследним грубияном, он вместо этого мордобоя поместил бы в программу матч-реванш между «Динамо» и «Гальярдой»! Вот теперь-то я…

— Ты даже и не мечтай идти к Пеппоне и высказывать ему все, что тебе хотелось бы сказать, поскольку виноват, все равно, ты, — перебил его Христос. — Это очень логично, что Пеппоне хочет устроить что-нибудь другое, не такое, как было у вас. А потом Пеппоне не дурак, чтобы отмечать открытие своего Дома проигрышем собственной команды. А тут, даже если, предположим, его чемпион будет повержен, ничего страшного: один товарищ, другой товарищ — и весь сор остается в избе. А поражение, нанесенное твоей командой, пошатнуло бы авторитет его партии. Так что ты должен признать, Пеппоне просто не мог включить в программу матч с твоей «Гальярдой».

— Но я-то его включил! И проиграл к тому же.

— Дон Камилло, — мягко упрекнул его Иисус, — ну ты же не представляешь никакую партию. И ребята твои отстаивали не честь Церкви, а просто честь своей спортивной команды, которая по чистой случайности была собрана в приходе. Или ты полагаешь, что в воскресенье поражение было нанесено христианской религии в целом?

Дон Камилло рассмеялся.

— Господи, зря Ты думаешь, что я так рассуждаю. Я только сказал, что, со спортивной точки зрения, Пеппоне — деревенщина неотесанная. И Ты не можешь не простить мне, если я посмеюсь, когда этот его хваленый чемпион получит в третьем раунде так, что забудет, как его зовут.

— Дон Камилло, я тебя прощу. Но не прощу тебе, если и ты будешь находить удовольствие в том, чтобы смотреть, как два человека мутузят друг друга кулаками.

Дон Камилло развел руками.

— Я и думать не думал. Не почту своим присутствием такое проявление жестокости. Цель подобных мероприятий — укрепить культ насилия, и так распространенный в народных массах. В этом я с Тобой совершенно согласен и тоже осуждаю любой вид спорта, в котором ловкость проигрывает грубой силе.

— Молодец, дон Камилло, — сказал Христос, — ведь если человеку нужно размяться, потренировать мускулы, необязательно накидываться с кулаками на ближнего своего. Достаточно надеть хорошо уплотненные перчатки и дать выход своей энергии на каком-нибудь мешке с опилками или, скажем, мяче, укрепленном в укромном месте.

— Вот именно, — сказал дон Камилло и, быстро перекрестившись, заспешил к выходу.

— Дон Камилло, мне очень любопытно, — окликнул его Христос, — а как называется тот кожаный шар, который ты прикрепил на резинке к полу и потолку чердака?

— Мне кажется, punching-ball [20] — пробормотал дон Камилло, приостановившись.

— А что это значит?

— Я не понимаю по-английски, — увернулся дон Камилло и вышел.

Дон Камилло явился на торжественное открытие «Народного дома», и Пеппоне лично показал ему все помещения. Сделано было на славу.

— Ну как? — спросил Пеппоне, сияя.

— Миленько! — ответил дон Камилло, — по правде сказать, даже не верится, что такое мог спроектировать простой прораб типа Нахала.

— А то, — пробормотал Пеппоне, потративший страшные деньги на проект у лучшего архитектора окружного центра.

— Отличная, например, идея: лежачие окна вместо стоячих, — заметил дон Камилло. — Таким образом, потолки можно сделать пониже, и никто не заметит. Нет, хорошо. А это что, склад?

— Это зал собраний, — объяснил Пеппоне.

— Понимаю! А арсенал и застенок для политических противников — в подвале?

— Нет, — ответил Пеппоне, — серьезных политических противников у нас нет, так, все по мелочи, пусть живут. А что касается арсенала, мы думали, если придет необходимость, воспользоваться вашим.

— Отличная идея, — самым любезным тоном ответил дон Камилло. — К тому же, синьор мэр, вы сами видели, как я забочусь об автомате, который вы передали мне на хранение.

В этот момент они дошли до огромной картины, изображающей человека с большими висячими усами, маленькими глазками и трубкой [21] .