— А тот отбил, конечно, и этому бородатому тоже вдарил, и лежит он там теперь третьим, дополняя картину этого безнравственного зрелища, — перебил его Христос.

— Нет! Тот был защищен не хуже бронированного сейфа. Федеральный чемпион стал вокруг него прыгать, искать момент. Потом — хрясть прямым в правую челюсть, а я левой отбиваю, а сам ему правой — хрясть. Наповал!

— А ты-то тут причем?

— Чего?

— Ну, ты сказал: «Я левой отбиваю, а правой — хрясть».

— Не знаю, как это у меня такое вылетело.

Христос покачал головой.

— Может, потому, что этим человеком, побившим чемпиона, был ты?

— Не думаю, — сурово ответил дон Камилло, — у меня ж ни усов, ни бороды…

— Ну можно же накладные нацепить. Специально, чтобы люди не поняли, что их пастырь способен находить удовольствие в том, чтобы смотреть, как два человека мутузят друг друга кулаками!

Дон Камилло развел руками:

— Господи, все, конечно, может быть, но надо же учитывать, что и пастыри созданы из плоти и крови.

Иисус вздохнул.

— Мы это учитываем, однако учитываем и то, что созданные из плоти и крови пастыри должны помнить, что им даны еще и мозги. Поэтому, если пастырь из плоти и крови переодевается, чтобы пойти на соревнование по боксу, пастырь с мозгами должен помешать ему явить пример отвратительного насилия.

Дон Камилло помотал головой.

— Это правда. Но тут следует еще учитывать, что пастыри состоят не только из плоти, крови и мозгов, но и из чего-то еще. И когда это что-то видит, как мэра на глазах у всех его подчиненных валит на пол какой-то паршивец из большого города, который побеждает, нанося удары ниже пояса (это уже само по себе вопиет об отмщении!), тогда это что-то хватает пастыря из плоти и пастыря с мозгами и выталкивает их обоих на ринг.

Христос покачал головой.

— То есть ты хочешь сказать, что Я должен учитывать, что некоторые пастыри сделаны еще и из сердца?

— Да, видит небо! — воскликнул дон Камилло. — Я бы никогда в жизни не дерзнул давать Тебе советы. Я только могу заметить, что никто так и не узнал, кто был тот человек с усами и бородой.

— Ну, тогда Я тоже этого не знаю, — вздохнул Христос. — Скажи мне лучше, ты так и не выяснил, что такое punching-ball?

— Господи, мои познания в английском так и не обогатились, — ответил дон Камилло.

— Ладно, останемся в неведении и насчет этого, — сказал Христос, скрывая улыбку. — Образованность, в сущности, иногда приносит вреда больше, чем пользы. Будь здоров, новый федеральный чемпион!

Вот уже некоторое время дон Камилло ощущал на себе чей-то взгляд. Он резко оборачивался, шагая по полям или посреди улицы, но никого не было видно, однако дон Камилло был уверен, что пошарь он получше в кустах или за плетнем, он нашел бы и эти глаза, и все, что к ним прилагается.

Раза два он слышал подозрительный шорох за дверью, выглядывал, но видел лишь тень.

— Оставь, — сказал ему Христос, когда дон Камилло пришел к Нему за советом. — Пара глаз дурного не сделает.

— Хотелось бы знать, эта пара глаз расхаживает сама по себе или в сопровождении третьего глаза, скажем, девятого калибра? — вздохнул дон Камилло. — Это всего лишь деталь, конечно, но и у нее есть свое значение.

— Дон Камилло, ничто не может подкосить чистую совесть.

— Я знаю, Господи, — снова вздохнул дон Камилло. — Беда в том, что обычно люди, которые ведут себя подобным образом, стреляют не по совести, а в спину.

Однако дон Камилло так ничего и не предпринял. Прошло еще какое-то время, и вот однажды вечером, когда он сидел и читал у себя в приходском доме, он внезапно почувствовал взгляд этих глаз.

Их-таки было три: поднимая голову от книги, дон Камилло сначала увидел черный глаз пистолета, а потом поймал взгляд Белобрысого.

— Мне поднять руки? — невозмутимо спросил дон Камилло.

— Да я ничего вам не сделаю, — ответил Белобрысый, убирая пистолет в карман пиджака, — просто опасался, что вы испугаетесь, вот так внезапно меня увидев, и начнете орать.

— Понимаю, — сказал дон Камилло. — А тебе не пришло в голову, что если бы ты просто постучал в дверь, то можно было бы не тратить понапрасну силы?

Белобрысый не ответил, он подошел к окну и оперся о подоконник. Затем резко обернулся и подсел к столу дона Камилло.

Волосы его были спутаны, под глазами — черные мешки, лоб покрылся потом.

— Дон Камилло, — сказал он сквозь зубы, — того мужика из дома на дамбе — это я пришил.

Дон Камилло закурил сигару.

— A-а, того с дамбы, — сказал он равнодушно. — Дело старое, политическое, подпадает под амнистию. Чего ты суетишься? Перед законом ты чист.