Когда онъ, встртивъ своихъ на станціи желзной дороги, привезъ ихъ въ свою освщенную готовую квартиру, и лакей въ бломъ галстук отперъ дверь въ убранную цвтами переднюю, а потомъ они вошли въ гостиную, кабинеты и ахали отъ удовольствія, онъ былъ71 очень счастливъ, водилъ ихъ везд, впивалъ въ себя ихъ похвалы и сіялъ отъ удовольствія.

Въ этотъ же вечеръ за чаемъ Прасковья едоровна, получившая письмо объ его паденіи, спросила его,72 не ушибся ли онъ? Онъ сказалъ, что нисколько.

– Я не даромъ гимнастъ, другой бы убился, а я чуть чуть ударился вотъ тутъ, когда тронешь, еще больно, но уже проходитъ, просто синякъ.

– Нтъ, какъ Таничкинъ кабинетъ хорошъ, съ какимъ вкусомъ.

– Да папа ужъ сдлаетъ. Прелесть.

И они начали жить въ новомъ помщеніи съ новыми достаточными (какъ всегда почти) средствами, и было очень хорошо.73 – Особенно было хорошо первое время, когда еще не все было устроено и надо было еще74 устроивать то купить, то заказать, то переставить, то наладить. Когда уже нечего было устраивать стало немножко скучно, но тутъ уже сдлались знакомства и привычки, и жизнь наполнилась.

Расположеніе духа Ивана Ильича было хорошо; хотя и страдало немного именно отъ помщенія. Всякое пятно на скатерть, на штофъ, оборванный снурокъ гардины раздражало его. Онъ столько труда положилъ на устройство, что ему больно было всякое разрушеніе. Но вообще жизнь Ивана Ильича казалась ему совершенно полною, пріятною и хорошею. Онъ вставалъ въ 9, пилъ кофе, читалъ «Голосъ». Потомъ надвалъ вицмундиръ, халъ въ Судъ. Тамъ уже обмялся тотъ хомутъ, въ которомъ онъ работалъ, онъ сразу попадалъ въ него, Просители, справки въ канцеляріи, сама канцелярія, засданія публичныя и распорядительныя. Во всемъ этомъ надо было дйствовать и жить одной стороной своего существа – вншней служебной.75 Надо было не допускать съ людьми никакихъ отношеній помимо служебныхъ. И поводъ къ отношеніямъ долженъ былъ быть только служебный, и самыя отношенія только служебныя. Напримръ, приходитъ человкъ и желаетъ узнать что нибудь. Иванъ Ильичъ какъ человкъ не долженъ и не можетъ имть никакихъ отношеній ни къ какому человку; но если есть отношеніе этого человка къ члену такое, которое можетъ быть выражено на бумаг съ заголовкомъ, въ предлахъ этихъ отношеній Иванъ Ильичъ длаетъ все, все ршительно, что можно, и при этомъ соблюдаетъ подобіе человческихъ дружелюбныхъ отношеній. Какъ только кончается отношеніе служебное, такъ кончается всякое другое. Этимъ умніемъ отдлять отъ себя эту паутину служебную, не смшивая ее съ своей настоящей жизнью, Иванъ Ильичъ владлъ въ высшей степени. И долгой практикой и талантомъ выработалъ его до такой степени, что онъ даже, какъ виртуозъ, иногда позволялъ себ какъ бы шутя смшивать человческое и служебное отношеніе. Онъ позволялъ это себ, какъ виртуозъ, потому что чувствовалъ въ себ умнье во всякое мгновеніе опять подраздлить то, что не должно быть смшиваемо. Дло это шло у Ивана Ильича легко и даже пріятно, потому что виртуозно. Въ промежуткахъ отъ куренія пилъ чай, бесдовалъ немножко о политик, немножко объ общихъ и больше всего о назначеніяхъ. И усталый, но съ чувствомъ виртуоза, отчетливо отдлавшаго свою важную партію, одну изъ первыхъ скрипокъ въ оркестр, возвращался домой. – Вотъ тутъ дома передъ обдомъ чаще всего Иванъ Ильичъ замчалъ пятно на штоф, оцарапанную ручку кресла, отломанную бронзу и начиналъ чинить и сердиться. Но Прасковья едоровна знала это и торопила людей подавать обдать.

Посл обда, если не было гостей, Иванъ Ильичъ читалъ «Голосъ» уже внимательно, иногда, очень рдко, книгу, про которую много говорятъ. И вечеромъ садился за дла, т. е. читалъ бумаги, справлялся съ законами, сличая показанія и подводилъ подъ законы. Ему это было не скучно, не весело. Скучно было, когда можно было играть въ винтъ, но если не было винта, то это было всетаки лучше, чмъ сидть одному или съ женой.

Удовольствія же Ивана Ильича были обды маленькіе, на которые онъ звалъ важныхъ по свтскому положенію дамъ и мущинъ, и такое времяпрепровожденіе съ ними, которое было бы похоже на обыкновенное препровожденіе времени такихъ людей, также какъ гостиная его была похожа на вс гостиные. Одинъ разъ у нихъ былъ даже вечеръ. Танцовали. И Ивану Ильичу было весело. И все было хорошо, только вышла ссора съ женой изъ-за тортовъ и конфетъ: у Прасковьи едоровны былъ свой планъ, а Иванъ Ильичъ настоялъ на томъ, чтобы взять все у Альбера, и взяли много тортовъ. И ссора была за то, что торты остались, а счетъ Альбера былъ въ 45 рублей. Ссора была большая и непріятная, такъ что Прасковья едоровна сказала ему: «дуракъ кислый». А онъ схватилъ себя за голову и въ сердцахъ что-то упомянулъ о развод. Но самъ вечеръ былъ веселый. Было лучшее Московское общество и Иванъ Ильичъ танцовалъ съ княгиней Турфоновой, сестрой той, которая извстна учрежденіемъ находящагося подъ покровительствомъ императрицы общества «унеси ты мое горе». Радости служебныя были радости самолюбія, радости общественныя были радости тщеславія. Но настоящія радости Ивана Ильича были радости игры въ винтъ.76 Онъ признавался, что посл всего, посл какихъ бы то ни было событій радостныхъ въ его жизни, радость, которая, какъ свча, горла передъ всми другими, это ссть съ хорошими игроками и не крикунами партнерами въ винтъ и непремнно вчетверомъ (впятеромъ ужъ очень больно выходить, хоть и притворяешься, что я очень77 люблю) и78 вести умную серьезную игру (когда карты идутъ) съ толковымъ понимающимъ партнеромъ.

Поужинать, выпить стаканъ вина. А спать посл винта, особенно когда въ маленькомъ выигрыш (большой – непріятно), Иванъ Ильичъ ложился въ особенно хорошемъ расположеніи духа.

Такъ они жили.79 Кругъ общества составился у нихъ самый лучшій. Во взгляд на кругъ своихъ знакомыхъ мужъ, жена и дочь были совершенно согласны. И не сговариваясь одинаково оттирали отъ себя и освобождались отъ всякихъ разныхъ пріятелей и родственниковъ замарашекъ, которые разлетались съ нжностями80 въ Москву въ гостиную съ майоликовыми блюдами по стнамъ. Скоро эти81 друзья замарашки перестали разлетаться и длать диспаратъ, и у Головиных осталось общество одно самое лучшее. здили и важные люди и молодые люди. Молодые люди ухаживали за Таничкой, и Петрищевъ, сынъ Дм. Ив. Петрищева и единственный наслдникъ его состоянія, судебный слдователь сталъ ухаживать за Таничкой. Такъ что Иванъ Ильичъ уже поговаривалъ объ этомъ съ Прасковьей едоровной. Такъ они жили. И все шло такъ не измняясь. Вс были счастливы и здоровы. Нельзя было назвать нездоровьемъ то, что Иванъ Ильичъ говорилъ иногда, что у него странный вкусъ во рту и что то неловко въ лвой сторон живота.

Нельзя и нельзя и нельзя такъ жить какъ я жилъ какъ я еще живу и какъ мы вс живемъ.

Я понялъ это вслдствіи смерти моего знакомаго Ивана Ильича и записокъ которыя онъ оставилъ.

Опишу то какъ я узналъ о его смерти и какъ я до его смерти и прочтенія его записокъ смотрлъ на жизнь.

К главе 1.

И. П. засталъ еще партію и усплъ сыграть два робера. Въ одномъ изъ нихъ онъ назначалъ малый шлемъ безъ онеровъ я выигралъ, и это очень волновало его. Въ 3-мъ ужъ часу онъ легъ въ постель. Жена уже спала. И. П. раздлся, легъ и, какъ всегда на ночь, сталъ читать французскій романъ. Онъ остановился на томъ, какъ героиня поступила на сцену въ кафе-шантанъ и имла успхъ, и мужъ вновь влюбился въ нее, не узнавая ее; но узналъ только по аріи, которую она спла. И вдругъ въ связи съ аріей Ив. Петровичу вспомнилась арія изъ Риголето, давнишняя арія donna е mobile, которую онъ очень любилъ въ бытность свою въ Правовденіи, и онъ, какъ сейчасъ, услыхалъ эту арію, такъ какъ онъ слышалъ ее въ первый разъ посл оперы. Это было въ дортуар 3-го класса. Вс спятъ, рядъ постелей, храпъ, дыханье сонное, тишина. Надзиратель вышелъ.82 Въ дортуар свтло вверху и темно внизу. И вотъ, недалеко, черезъ дв кровати, вдругъ странные, слабые, чистые и прелестные звуки на какомъ-то неслыханномъ инструмент – звуки донна е мобиле. И. П. привсталъ, поглядлъ, на третьей кровати сидитъ поднявшись маркиза: такъ прозывали И. И. въ Правовденіи, и это онъ на чемъ то играетъ. Это онъ, щелкая по зубамъ, играетъ арію чисто, нжно, съ такими врными интонаціями.83 Иванъ Петр. всталъ молча и подошелъ. Головинъ84 И. И. сидитъ въ ночной рубашк; шея тонкая, нжная, волоса мягкіе, спутанно вьются,85 и косичка на затылк, вьющаяся сзади, та косичка, которая служитъ примтой того, что слдующій членъ семьи будетъ сестра. И точно была сестра. Та самая несносная безтолковйшая барыня желтая и злая, которая была нынче на панихид. И. П. помнилъ эту сестру молодой, а теперь что изъ нея сдлалось. А самъ И. И. съ косичкой? Гд онъ? Что изъ него сдлалось? То, что лежитъ на гробовой подушк, выставивъ восковой носъ и ноздри и сложивъ86 худыя жилистыя и окаменвающія блыя руки, и увряетъ меня, что и я сдлаюсь тмъ же. И. П. вздрогнулъ и пробурчалъ что-то и повернувшись заскриплъ кроватью. Жена чмокнула губами просыпаясь. «Это невыносимо, – сказала она, – прідешь къ утру, и то не спишь и другимъ не даешь спать. Надо хоть немножко совсти имть». Ив. Петр. подулъ на свчку, и она не задулась. Онъ пальцами потушилъ ее, легъ и затихъ. Но не могъ удержаться и тяжело вздохнулъ. «Надо думать о другомъ». И чтобы развлечься, онъ сталъ думать о томъ странномъ маломъ шлем, который они выиграли безъ онеровъ. Шлемъ этотъ даже можно было выиграть прямо назначеніемъ въ товарищи предсдателя, какъ то пришло ему въ голову. И ему представилась еще другая игра, которая бы могла придти даже безъ фигуръ. Только одна дама червей, и тогда 800 рублей выигрывается. Потомъ дама червей стала что-то разсказывать и поднимать то самое, что87 Марья едоровна, дама изъ Казани, поднимала и разсказывала88 въ прошлую ночь, и онъ заснулъ.

Страница черновой рукописи «Смерти Ивана Ильича».

(Размер подлинника).

К главе II

Но тутъ вдругъ явилось что то такое новое, неожиданное, непріятное, тяжелое и неприличное, отъ чего никакъ нельзя было отдлаться и чему никакъ нельзя было придать характеръ легкой пріятности и приличія.

Оказалось, что жена была ревнива, скупа, безтолкова и что въ домашней жизни ничего не выходило, кром89 тяжести и скуки. Придать жизни съ ней веселый, пріятный и приличный характеръ не было никакой возможности.

Это былъ первый ухабъ, въ который захала катившаяся такъ ровно до тхъ поръ жизнь Ивана Ильича.90

К главе III.

Посл семи лтъ службы въ одномъ город91 Ив. Ил. получилъ предложеніе на мсто прокурора въ другомъ город. И. И. принялъ.

Жена пробовала было противодйствовать ему, но тутъ Иванъ Ильичъ92 окрысился и такую страшную сцену сдлалъ жен, что она уже, увидавъ, что онъ въ этомъ отношеніи зле ея, покорилась ему, какъ онъ прежде покорялся ей.93