— Вы правы, Людмила Константиновна, вы же всегда правы. Вот только сейчас от всего полка осталась неполная рота… оставалась. Так что получаюсь я вовсе не командир дивизии или даже полка, а командир роты… — Лапушкин прислушался, а затем уточнил: — даже, скорее, командиром взвода. Вот и выходит, что мое место как раз в окопе. Ведь все просто выходит: задержит взвод немца на полчаса — сбережет роту, а то и две тех бойцов, кто уже кровь за Родину пролил. Вылечат их — и вместо этого взвода рота встанет, причем рота бойцов уже обстрелянных, более умелых, чем их бывший командир. И даже не вместо взвода… Лейтенант! Сколько у тебя всего бойцов?

— Шестеро! И вас с капитаном двое, товарищ комбриг!

— Вот видите, Людмила Константиновна, если повезет — а нам должно хоть раз повезти — мы тут отделение на роту меняем. Арифметика, третий класс: восемь человек гораздо меньше полутора сотен.

— Почему восемь? — Иванов услышал знакомый до слез голос. — А меня решили не считать?

— Петров! А ты какого черта тут делаешь? Тебя же паровозным колесом контузило!

— Ну уж не совсем и паровозным. Точнее, не совсем колесом: колпак с котла это был. Шесть ребер, правда, он мне поломал, но ребра — не руки-ноги. Так что эскулапы меня просто перебинтовали покрепче и обещали, что скоро заживет. Дышать, правда больно, но стрелять — нет. Бегать тоже больно, но тут, как я мыслю, бегать и не потребуется. А в грузовик наш раненые и так еле влезли, к тому же он и едет только на первой скорости… Кузнецов сказал, что до моста ему ползти как бы не час — так что если десяток моих выстрелов немца хоть на минуту задержит — уже польза будет. А если получится уже два десятка… Лазаревич, там у входа сумка с лентой к твоему «Максиму», угощайся! И тебе, командир, подарочек — Петров протянул Иванову две полных обоймы от ТТ. — Главврач передала, сказала, что все равно стрелять не научилась…

Стрельба за лежащей впереди рощицей окончательно стихла. И вообще все стихло — казалось, что в природе просто кто-то выключил звук. В обычное время такой тишины все же не бывает: где-то чирикают птички, где-то стрекочат кузнечики — а тут над деревней встала буквально мертвая тишина.

— Ну, с богом, славяне! — негромко произнес Лапушкин. — А так же иудеи и мусульмане — господь сам разберется, кто из нас кто.

— Лапушкин, бога нет! — строго сказала Людмила Константиновна. — Ладно, до встречи в раю!

— Так вы обещали рай на земле построить — подковырнул учительницу Вяземский.

— И обещание выполним, так что тут и встретимся. Вот только немца в ад отправим. Кстати, чего это он задерживается?

Но немец не задерживался. Сначала бойцы услышали отдаленный гул моторов, затем из рощицы послышался лязг металла. И на опушку медленно выползли три бронированные машины.

— Значит одну, а то и две подбили — радостно сообщил Лапушкин, — нам меньше досталось. Только вот…

— Эй, артиллерия! Танки чешские, в лоб берутся только с полутораста метров!

— Учтем, товарищ комбриг — раздался могучий рев боцмана.

— Людмила Константиновна, может вы все же в тыл пойдете? — комбриг повернулся в радистке. — Пользы-то от вас…

— Лапушкин, я на «Ворошиловского стрелка» второй степени еще в тридцать третьем сдала. Второй! Думаю, двух немцев подстрелить успею, а то и трех. А три — больше чем один. Арифметика, Лапушкин, первый класс. Ну, я пошла — и Людмила Константиновна, пригнувшись, юркнула в заросший овражек.

Проводив учительницу взглядом, Иванов снова посмотрел на опушку рощи. И вовремя — между танками стали появляться фигурки немецких пехотинцев.

— Стреляй, таварища майора — пихнул Моисея Лазаревича в бок Хабиббулин.

— Моя поспешать не нада, путь от леса отойдут… тьфу на тебя, Хабиббулин! А то они снова с лес убегут, а нас эти три танка раньше времени обижать начнут. Сколько у нас лент?

— Два, таварища майора. Этот, полная, и которая Петров принесла, там мала-мала палавина, но есть. И граната есть, бальшой только очень.

— Хватит. Думаю, что даже ту половину нам отстрелять не дадут, но мы будем стараться…

Немцы медленно пошли вперед, потихоньку двинулись и танки. Неожиданно откуда-то сбоку, из овражка, выстрелила винтовка и одна из идущих фигурок упала. И пехотинцы, и танки немедленно повернули влево и открыли огонь в сторону выстрела.

— Это они удачно встали — прохрипел Вяземский, разворачивая пушку поудобнее. Сорокопукалка — пушка легкая, но вот ворочать ее одному, да еще в кустах — занятие для сильных не только духом. А Сидоров для этих целей не годился…

— Ну вот и ладушки, — пробормотал про себя граф, закончив прицеливаться. Пушка рявкнула, но немцы, похоже, выстрела совсем не заметили.

— Заряжайте, граф! — крикнул Сидоров, выдернув ствол пушки. — Цельтесь не спеша, фашисты нас, похоже, за своей стрельбой и не заметили!

Фашисты пушку заметили после второго выстрела, снесшего гусеницу с одного из танков. Но между заметить и уничтожить какое-то время должно пройти, и Сидоров успел снова привести орудие в рабочее состояние.

— Матерное слово! — воскликнул боцман. — Ну кто же так стволы-то греет! — он одним движением обеих рук оторвал от гимнастерки оба рукава и начал судорожно обматывать обожженные ладони. Пушка выстрелила снова…

— Да не спеши так, ваше превосх…

Несколько пулеметов, скрестивших очереди на кустах, откуда стреляла пушка, договорить Сидорову не дали.