От арабских путешественников Батый много слышал о хазарах, народе, исчезнувшем с лица земли. В связи с этим к нему приходили невеселые мысли, вызванные неудачным походом к Последнему морю… Но он не терял надежды на завоевание Европы и, основав столицу, стал копить силы. Но могущественная империя Чингисхана была уже не та: многочисленные потомки, рожденные от огромного количества жен, враждуя между собой, разодрали её на части, и она, как лед на солнце, начинала таять…

Обширными пока оставались владения Бату-хана. Они простирались от Дуная до Иртыша, включая Поволжье, Приуралье, Крым и Северный Кавказ до Дербента. Внук Чингисхана удерживал за собой и Хорезм. Эти земли и составляли то, что соседние народы называли Золотой Ордой.

После смерти Батыя и Золотая Орда стала распадаться. «Они (чингизиды) поделили между собой Скифию, - писал папский легат Вильгельм де Рубриквис в своем «Путешествии в восточные страны», - которая тянется от Дуная до восхода солнца. Всякий из них, имеет ли он под своей властью большее или меньшее количество людей, знал границы своих пастбищ, где он должен пасти свое стадо зимой, летом, весной и осенью».

Но затем Золотая Орда обрела как бы второе дыхание при хане Узбеке.

Хан Узбек, принял ислам, и велеречивые персидские поэты в своих стихах стали говорить, что теперь сам он «украшен красою ислама», а его «шея чистосердечия убрана жемчугами веры».

Жестокость золотоордынских ханов при Узбеке стала отличаться особой изобретательностью. Знатных, в чем-то провинившихся пленников он имел обыкновение томить неопределенностью - то возвещал о скорой казни, то объявлял о её отсрочке, порой сулил прощение.

Так мучил он тверского князя Михаила Ярославича, дерзнувшего пойти против Москвы, чтобы сделать Тверь центром великокняжеского государства. Войска противников - тверичан с одной стороны, московитов и ордынцев во главе с Кавдыгаем - с другой, встретились в местечке Бертеневе, в сорока верстах от Твери. Бой закончился победой Михаила Ярославича, в плен к нему даже попала жена московского князя по имени Кончака, родная сестра Узбека, во христианстве - Агафья. В плену Агафья заболела и умерла. Распространился слух, что её отравили.

Чтобы опровергнуть этот навет, Михаил Ярославич поехал в Орду. Там уже находился московский князь Юрий с жалобой на Михаила.

Тверского князя обвинили в неуплате дани, в непослушании и отравлении княгини Кончаки. Заковали в железо; на другой день прикрепили к шее еще и деревянную колоду. В таком виде Михаила Ярославовича возили до конца сезонной охоты, в которой принимал участие хан Узбек. Потом на городской площади Сарая, где проходил торг, на глазах у толпы сняли с обвиняемого колоду, цепи и нарядили в богатые одежды. Далее с поклонами слуги подали ему вино и яства. Предчувствуя недоброе, Михаил Ярославич отказался. Тут же его снова раздели, заковали в железо; и еще двадцать дней с той же колодой на шее возили с места на место, теперь уже предлагая князю принять ислам. Михаил упорствовал. Наконец один из палачей схватил князя за уши и стал колотить его головой об землю до тех пор, пока другой не всадил ему нож в грудь [36] .

Рассказ о мученической смерти тверского князя Дмитрий слышал в Орде от епископа, поставленного служить в Сарае митрополитом Алексием. (Узбек разрешал в своей столице находиться представителям духовенства всех религий.)

По мере усиления Москвы двор великого князя настолько вырос, что его называли не иначе как дворцом. Сам дом имел три этажа: внизу располагались подклети, где жили слуги, дружинники, посередине - горницы и светлицы, вверху - чердаки, терем и вышки. В тереме, с окнами на четыре стороны света, жил великий князь; терем называли высоким, потому что он был выше всех строений третьего этажа.

Все постройки дворца соединялись крытыми проходами, называемыми сенями. По проходам можно было попасть в дворцовую, или домовую, церковь, а также в гридницу, где хранилось имущество и вооружение дружинников.

Чаще всего в гриднице Дмитрий Иванович учинял суд, здесь же стоял его трон с дубовыми подлокотниками и высокой спинкой, ничем не украшенный, но застеленный медвежьей шкурой. Трон возвышался на специальном постаменте, покрытом красивым персидским ковром.

Вдоль стен, на которых висели щиты, кольчуги, налучья с луками, колчаны со стрелами (сулицы, дротики, копья, кистени располагались по углам отдельными кучками), тянулись лавки. На них садились во время княжего совета по старшинству бояре. Место по правую руку от Дмитрия Ивановича обычно занимал Андрей Акинфович Свибл, по левую - Василий Васильевич Вельяминов. Для митрополита слева от трона стоял стул; присутствовал а совете и князь Владимир Андреевич Серпуховкой.

Дмитрий, как правило, вставал на заре. Из окон терема вид на поля, боры и рощи у подножия Боровицкого холма не закрывала дубовая крепостная стена Кромника, уже приходящая в ветхость, да и выгоревшая в нескольких местах. После великокняжеской свадьбы было решено возвести каменную. Старшим над строительством определили боярина Андрея Свибла, а первыми его помощниками стали Владимир Серпуховской и Михаил Бренк, боярин незнатного рода, но высокого ума.

Слуги подавали Дмитрию воду для умывания, «лицевик» и «ручник» - полотенца для лица и рук, протягивали одежду.

Великий князь носил кафтан с золотой обшивкой, поверху красный плащ - корзно, застегивающийся на плече большой запонкой. Подпоясывался, на ноги надевал высокие цветные сапоги с острыми носами; в сапоги затыкал шаровары.

Шел в церковь, завтракал, потом переходил в гридницу, где разбирал споры приходивших к нему на суд или «думал» о делах. В терем на третий этаж допускал только самых близких себе людей. Чаще всего у него бывали митрополит и Владимир.

Как-то в одно воскресное утро он принял там и Микулу. Тот развязно, что свойственно было всем Вельяминовым, зашел к великому князю, небрежно откинув полу кафтана, уселся на лавку, попросил у слуг вина.