— Что же вамъ надо отъ меня? — спросила она такимъ спокойнымъ тономъ, который былъ какъ-то потрясающимъ своею безнадежностью.

— Я пріхалъ по порученію тетушки, она проситъ васъ, къ себ,- холодно и вжливо отвтилъ Задонскій.

— Я сейчасъ напишу ей нсколько словъ.

Лизавета Николаевна вошла къ себ въ комнату и сла писать письмо. Еи руки дрожали. На бумагу падали рдкія, крупныя слезы. Лизавет Николаевн казалось, что стоитъ сдлать еще одно усиліе, написать еще нсколько словъ — и побда надъ собою будетъ окончена. И въ то же время въ голов двушки невольно возникали смутные вопросы: «Да для чего эта борьба? Кто выиграетъ отъ этой побды? Не будетъ ли жизнь еще тяжеле?». Письмо писалось медленно…

— Ну, что же ты копаешься? Долго ли тебя ждать-то будутъ? — крикнула мать, входя въ ея комнату и дергая ее за рукавъ.

— Сейчасъ, только письмо допишу, — отвчала дочь, вздрогнувъ всмъ тломъ.

Ея думы мгновенно разсялись, и ей сразу вспомнился весь отвратительный семейный быть въ родномъ дом.

— Къ кому это? — спросила мать про письмо.

— Къ графин…

— Да ты не думаешь ли опять не хать?

— Да, не ду…

— Что-о! Да какъ ты смешь? Да ты знаешь ли, что я тебя веревками стащу туда!

Въ комнат поднялась буря.

Лиза, блдная, гнвная, поднялась во весь ростъ и остановилась передъ Дарьей Власьевной. Она злобно скомкала письмо и швырнула его въ лицо матери.

— Вотъ такъ, можетъ-быть, меня скомкаютъ!.. Я этого не хотла, вы настаивали… Я хоть минуту, да буду счастлива, а вы весь вкъ плакаться будете, — задыхаясь, проговорила она и, оттолкнувъ мать, съ бойкимъ и ршительнымъ видомъ вышла изъ комнаты…

Черезъ минуту, по дорог къ Приволью, несся щегольской кабріолетъ; въ немъ сидли Михаилъ Александровичъ и Лизавета Николаевна. Навстрчу имъ попался управляющій графини на бговыхъ дрожкахъ и пристально посмотрлъ на весело разговаривавшихъ молодыхъ людей.

— Вотъ пойдетъ разсказывать своимъ ангельчикамъ, что я зжу съ вами одна, — разсмялась Лиза.

— Это васъ смущаетъ? — спросилъ Михаилъ Александровичъ довольно холодно.

— Я теперь ничего не боюсь! — бойко отвтила она — Да и чего бояться? Вдь вс не лучше насъ! Они про насъ говорить станутъ, а мы про нихъ, — засмялась она.

Михаилъ Александровичъ зорко посмотрть на свою разгорвшуюся спутницу, и въ его голов промелькнула мысль, что эта двушка принадлежитъ теперь ему всецло…

Задонскій не ошибся въ своихъ расчетахъ: молодая двушка отдалась ему всецло.

Да какъ можно было и ошибиться-то? На двор стоитъ теплая, чудесная весна. Рка изломала послдніе остатки своихъ ледяныхъ оковъ и широко и свободно разлилась, какъ море, по окрестнымъ полямъ, сверкая своими волнами подъ яркими лучами солнца въ знойные дни и подъ кроткимъ свтомъ луны въ блыя, прозрачныя ночи. Въ лсу и въ саду слышится оживленный и веселый шумъ; изрдка гд-то соловей начинаетъ пощелкивать. Народъ въ движеніи, повыползъ изъ своихъ воръ и трущобъ; на берегу и въ поляхъ закипаетъ работа; везд голоса слышатся тревожные, и звуки какъ-то рзко несутся въ чистомъ воздух. Жизнь и дятельность разлиты повсюду; этотъ шумъ словно опьяняетъ человка, не нашедшаго себ ни опредленнаго труда, ни опредленной цли, не знающаго, гд ему искать счастья. А молодая кровь кипитъ и принуждаетъ броситься на какой-нибудь путь тревожной жизни; если нтъ впереди никакихъ, боле широкихъ и смлыхъ, задачъ, если нтъ въ будущемъ иного идеала счастья, молодость проситъ хотя личной любви, наслажденія вдвоемъ, А тутъ, подъ ухомъ нжныя, вкрадчивыя рчи слышатся; вспоминается безъ любви, безъ покоя проведенное прошлое; настойчиво отгоняются вс опасенія за будущее; является безшабашная отвага, и человкъ ловить мгновенье страстнаго порыва. Лизавета Николаевна находилась именно въ этомъ положеніи. Ее давила и возмущала домашняя грязная жизнь, гд сердце не находило ни ласки, ни покоя и вчно ныло и болло отъ брани и возмутительныхъ сценъ. Молодая двушка чувствовала потребность вырваться изъ этого омута, но не знала, куда и зачмъ. У нея не было составлено никакого идеала лучшей жизни, хотя ее и давила та жизнь, которую вела она. Трудъ самъ по себ не манилъ ее, да она и не знала, за что бы могла она приняться. Первыя горячія слова страстной любви, сказанныя ей, первая возможность спасти отъ отчаянья, отъ гнетущихъ мыслей, отъ пороковъ одного изъ ближнихъ, возможность, пробудившая въ голов молодой двушки радужныя грёзы, вдругъ открыли ей какой-то еще смутный, но привлекательный міръ счастья. Съ инстинктивной двической боязнью она то врила, то не врила снова этимъ словамъ и грезамъ, и съ невольнымъ трепетомъ сознавала, что она заходитъ все дальше и дальше по этому пути. Иногда ей хотлось бжать, но куда и зачмъ? — домой, на прежнюю муку?.. Не та ли же это гибель? Искать счастья на другомъ пути? Но кто объяснить ей, что это за счастье, къ которому инстинктивно стремится человчество, и гд путь къ этому таинственному счастью?..

— Не обманите меня! — говорила она Задонскому, когда онъ рисовалъ передъ ней картины ихъ будущей свтлой жизни и эти слова звучали мучительной боязнью.

Въ теченіе цлаго мсяца продолжалось полное счастье Лизы. Она съ непонятной удалью, съ полнымъ самозабвеніемъ пошла по новому пути, разъ повривъ Михаилу Александровичу. «Хоть день, да мой!» думалось ей, и мысли о будущемъ упорно отгонялись прочь. Она — то рзвилась, какъ пригртый солнцемъ котенокъ; то вдругъ длалась серьезной, говорила, что Михаилъ Александровичъ долженъ служить, долженъ работать, что она составитъ его счастіе въ часы его отдыха отъ трудовъ; то внезапно для нея наступали минуты раздумья, и она съ болзненной ироніей говорила Задонскому, что она знаетъ, какъ скоро онъ ее забудетъ и броситъ, но что ей все равно, что и безъ того пришлось бы погибнутъ дома, что она суметъ и умереть. Иногда она при людяхъ прикидывалась холодной, даже подтрунивала надъ Михаиломъ Александровичемъ и относилась къ нему чуть не съ пренебреженіемъ, иногда ей приходила въ голову мысль гулять и кататься съ нимъ вдвоемъ по берегу рки, гд сновалъ народъ, гд вс обращали на нее вниманіе, и она хохотала и говорила: «Пусть смотрятъ!» Это было что-то лихорадочное, что-то ненормальное.

— Ты нездорова? — говорилъ ей Задонскій.

— Что-жъ, этого надо было ожидать! — отвчала она, и вдругъ ея веселость иропадала, она со страхомъ и трепетомъ заглядывала въ неотразимо приближавшееся будущее.

А потомъ опять встряхнетъ бойкой головкой и смло глядитъ на Задонскаго.

— Ну, что будетъ, то будетъ! — говоритъ она. — Только ты не бросай меня.

Михаилъ Александровичъ если не былъ дтски счастливъ, то былъ доволенъ новымъ развлеченіемъ. Въ первое время онъ даже забылъ начатую имъ интрижку на постояломъ двор и очень серьезно смотрлъ на свои отношенія къ Лизавет Николаевн. Но чмъ боле проходило дней, чмъ чаще волновалась Лизавета Николаевна за неотразимое «будущее», тмъ тревожне сталъ смотрть на своя отношенія къ ней, тмъ чаще сталъ уходить на постоялый дворъ Задонскій. «Забыться хочется!» думалось ему. «Не умю я разъяснить это дло тетк, а надо. Не губить же эту двушку! Это будетъ подло! Да и для чего? Я ее люблю, я могу быть счастливымъ съ нею. Отъ нея свжестью ветъ, это не то, что наши пансіонерки, пріучившіяся въ платоническому разврату даже въ пансіон. Одинъ ея поцлуй говоритъ, что она любитъ впервые, что она даже не играла въ любовь съ какой-нибудь сентиментальной подругой. Но что тетка скажетъ? Чортъ возьми, не могъ всего обдумать и подготовить прежде. Поиграть съ огнемъ вздумалъ. Это вдь не одна изъ петербургскихъ барышень, тамъ только глазки сдлать, а он теб сейчасъ: „Ахъ, спросите у маменьки, можетъ-быть, она отдастъ вамъ мою руку!“ Все законнымъ бракомъ хотятъ насладиться. Но съ теткой, съ теткой-то какъ объясниться?»

Дйствительно, вопросъ былъ важный: что скажетъ тетка? Графиня, какъ мы сказали, не любила сплетенъ, не любила указаній и наставленій; она знала свою проницательность, свое умнье понять все, что длается кругомъ нея, потому никто не смлъ указать ей на отношенія Лизаветы Николаевны и Задонскаго. Довольно долго она не замчала ничего, попрежнему удерживала Лизу въ своемъ дворц, иногда поручая ей вечеромъ почитать вслухъ какую-нибудь нравственную книгу, иногда приглашая ее съ собою покататься, и забавлялась ея болтовнею. Но нсколько фразъ въ род того, что «Михаилъ Александровичъ вспомнилъ старину и все съ Лизаветой Николаевной гуляетъ», что «Лизавета Николаевна удивительно развилась и бойка сдлалась въ послднее время», фразъ, сказанныхъ мелькомъ, невзначай, съ выраженіемъ отеческой любви къ молодымъ людямъ, заставили дальновидную графиню посерьозне взглянуть на дло и предупредить заране племянника, чтобы онъ не увлекся.