— Куда это?

— Опять въ бга! — отвтилъ Баскаковъ и, поцловавъ дтей, сталъ садиться въ бричку, но еще не халъ, повидимому, поджидая кого-то, должно-быть, старшую дочь, которой не было на крыльц.

Гость прошелъ въ господскій домъ, не обращая никакого вниманія на пятившихся отъ него ребятишекъ.

— А, Михаилъ Александровичъ, милости просимъ. Прошу покорно! — суетливо заговорила хозяйка дома и стала торопливо очищать для гостя одно изъ захламощенныхъ креселъ.

— Бла-годарю, — проговорилъ гость. — А Лизавета Николаевна?

— Дома, дома! Что-то понадобилось передать моему благоврному, побжала къ себ,- скороговоркою заговорила хозяйка. — Врно денегъ попросилъ, такъ пошла у себя вс мышиныя норки обыскивать, послднія копейки сбирать… Охъ, ужъ вы знаете наше положеніе! — точно оправдывалась въ чемъ-то заискивающимъ тономъ хозяйка. — Да Лиза сейчасъ придетъ, сейчасъ. Вотъ я ее позову.

— Я могу и подождать, — небрежно замтилъ гость, похлопывая себя хлыстомъ по сапогу. — Зачмъ спшить?

Онъ разсянно сталъ ходить по комнат, вбросилъ для чего-то въ глазъ стеклышко и подшвырнулъ ногой какую-то, попавшуюся ему подъ ноги, тряпку. Хозяйка поспшила нагнуться и прибрать эту вещь, помшавшую гостю.

— Не достроилась я, все въ безпорядк еще, — оправдывалась она, но не получила отвта.

Прошла минута молчанія. На двор загремли колеса.

— Ну, ухалъ! — обрадовалась хозяйка и крикнула:- Лиза, Лиза, Михаилъ Александровичъ пріхалъ!

— Я видла, — послышался сдержаннымъ голосомъ произнесенный отвтъ, и въ комнату вошла Лиза; она вся зарумянилась и тщетно старалась скрыть волненіе.

Скрывать свои чувства ей никогда не удавалось.

Михаилъ Александровичъ пожалъ ей руку.

— А я пріхалъ къ вамъ… — началъ онъ.

— Я уйду, я уйду! Извините, у меня дла… Но достроилась я… Я, вдь, мать семейства, — перебила его хозяйка и засовалась по комнат, захватывая съ собою что-то изъ валявшагося подъ диваномъ хлама.

Задонскій кивнулъ головой, даже не взглянулъ на нее. Она вышла.

— Свиданіе устраиваетъ! — раздражительно и съ злой ироніей произнесла Лизавета Николаевна и отвернулась лицомъ отъ гостя.

— Вы сегодня не въ дух? — спросилъ онъ.

— Да разв можно быть здсь въ дух? — строптиво спросила въ свою очередь двушка.

— Привыкнуть надо, — мягко и наставительно произнесъ онъ; потомъ нжно взялъ и поцловалъ ея руку.

Двушка стояла, но шевелясь, на мст и, сдвинувъ брови, о чемъ-то думала.

— Знаете ли, мн иногда кажется, что вы не только презираете мою семью, но сметесь и надо мной, — задумчиво, и серьезно проговорила она.

— И вы врите этимъ чернымъ думамъ? — вкрадчиво и мягко спросилъ онъ, любуясь ея прекраснымъ въ задумчивости лицомъ.

— Что толку, если бы и поврила теперь? — спросила она глубоко-печальнымъ тономъ, невольно длая удареніе на послднемъ слов.

— Да! я и прежде говорилъ, что я кажусь вамъ человкомъ слишкомъ помятымъ жизнью, для того, чтобы ваша чистая натура отдалась мн безъ сомнній, безъ подозрній, съ полной врой въ меня, — съ упрекомъ и горечью замтилъ онъ.

— Милый, что же мн съ собой длать! Это мимолетныя облака, это весенніе дожди, — страстно проговорила она, прижимаясь къ нему.

Казалось, что теперь она такъ же искренно желала удержать его возл себя, какъ за минуту ей хотлось отогнать его прочь. Что-то нервное, нетерпливое было во всемъ ея существ. Такъ выглядятъ люди, не давшіе себ яснаго отчета въ своихъ чувствахъ, не нашедшіе своего настоящаго пути и даже не знающіе, гд его искать. Они бросаются туда и сюда, удовлетворяются чмъ-нибудь на минуту и потомъ снова мечутся и волнуются нетерпливой досадой и чувствомъ неудовлетворенности.

— А теперь опять проглянуло солнце? — шутилъ съ ней прізжій, какъ съ капризнымъ ребенкомъ.

— Солнце, солнце и любовь!.. Любовь прежде всего, выше всхъ подозрній, вн всякихъ вопросовъ, — говорила она, и ея глаза вдругъ заблестли необычайнымъ огнемъ страсти, веселости и удали.

— Здсь скверно, грязно, душно; подемъ въ поле! — смло предложила она.

— Но ты забываешь, что теперь везд народъ, везд глаза… Насъ увидятъ.

— Ты трусишь? — захохотала она и прибавила вызывающимъ тономъ:- А я ничего не боюсь, ничего! Пусть смотрятъ, пусть говорятъ!.. Вдь у насъ, у кисейныхъ барышень, ни въ чемъ нтъ мры! — насмшливо закончила она.

Михаилъ Александровичъ очень боялся тхъ минуть, когда Лизавета Николаевна начинала очень горько и безпощадно подтрунивать надъ собою. Онъ почему-то угадывалъ, что въ одну изъ такихъ минутъ она разомъ взглянетъ на свое положеніе и отрезвится отъ увлеченія. Онъ поспшилъ перемнить разговоръ.

— Меня тетка ждетъ. Завтра она пришлетъ за тобой. Соскучилась… Ты прідешь?

— Да…

Въ эту минуту на двор послышатся шумъ и раздались крики ребятишекъ:

— Иванъ Григорьичъ пришелъ! Иванъ Григорьичъ пришелъ!