— Онъ удивительно что иногда позволяетъ себ отпускать ей сказалъ Гундуровъ, — образъ княжны какъ живой промелькнулъ передъ нимъ въ эту минуту, и онъ передалъ Софь Ивановн эпизодъ съ князькомъ за завтракомъ.

— Да, онъ умный человкъ, но… терпкій, молвила она, выслушавъ, своимъ обычнымъ, серьезнымъ тономъ и какъ бы отыскивая подходящее выраженіе….

— Князь-Михайлу онъ дтямъ его собою не замнитъ! примолвила Софья Ивановна помолчавъ, и вздохнула.

— И какъ это чувствительно для княжны Лины! вырвалось у Гундурова.

Въ звук его голоса было что-то что опять такъ и кольнуло Софью Ивановну. Она уставилась на него:

— А ты почему думаешь? спросила она, стараясь произнести эти слова какъ можно спокойне.

Но онъ стоялъ къ ней спиною и глядлъ въ садъ: она не могла видть его лица…

— Княжна въ разговор, отвчалъ онъ не сейчасъ на вопросъ тетки, — сказала нсколько словъ про отца, и изъ нихъ я могъ заключить…

— Что ей дорога его намять, договорила Софья Ивановна, не дождавшись конца фразы племянника, — это ей приноситъ честь!.. Онъ стоилъ этого!..

— Вы его любили, тетя? спросилъ Гундуровъ, оборачиваясь къ ней.

Странное дло, — эти слова какъ бы смутили Софью Ивановну. Она нсколько времени не находила отвта…. Кто извдаетъ изгибы женскаго сердца? Быть можетъ, въ эту минуту совсмъ въ иномъ значеніи представлялся для нея безхитростный вопросъ племянника, и въ душевной глубин своей старалась разобрать она, какое въ дйствительности чувство внушалъ ей этотъ человкъ, съ которымъ она встрчалась на нсколько часовъ въ длинные интервалы трехъ, четырехъ лтъ, не разумя его никогда иначе какъ за умнаго и пріятнаго собесдника, но котораго каждое слово въ эти рдкія ихъ встрчи хранила ея память до сихъ поръ, а смерть глубоко и долго щемила ей сердце…

— Онъ такой же былъ какъ князь Ларіонъ, промолвила она наконецъ, — образованный и блестящій, — они оба очень хорошо учились, сначала въ Англіи, потомъ въ нмецкихъ университетахъ, — но боле теплоты въ немъ было, сердца…. Счастіемъ въ жизни онъ похвалиться не могъ! Эта его женитьба… Они совсмъ было раззорились; у отца ихъ были счеты со старикомъ Раскаталовымъ, — онъ въ одинъ прекрасный день выписалъ князь Михайлу изъ заграницы, и женилъ его безъ церемоніи… на этой Агла… Тяжела, говорятъ, была ему жизнь съ нею, очень тяжела… да и онъ, по правд, мужъ-то былъ не образцовый… Въ служб тоже, — началъ великолпно; а кончилъ ничмъ. Нмецкое начальство давило его всю жизнь, боялось его остраго ума и русской души… Подъ конецъ ужъ, года за три до смерти, попалъ онъ посланникомъ къ ничтожному нмецкому двору. — «Я похороненный человкъ», говорилъ онъ мн,- мы тогда, передъ его отъздомъ туда, видлись съ нимъ… ты былъ тогда въ пансіон,- «я похороненный человкъ, и могу теперь говорить о себ какъ о мертвомъ и чужомъ. У меня были способности, а главное, горячее желаніе служить отечеству, служить настоящимъ, русскимъ пользамъ. Былъ случай — во время войны Грековъ за независимость, — я имлъ возможность сказать свое, положительное слово. На меня было обращено вниманіе. Но съ тхъ поръ за то я былъ, повидимому, записанъ въ число опасныхъ, и къ длу уже меня больше не допускали…. Такихъ какъ я много у насъ, говорилъ онъ по этому случаю;- такова, должно быть, судьба Россіи, что еще долго должны томиться подъ спудомъ и матеріальныя и духовныя ея силы!..» Никогда не видалъ я его такимъ печальнымъ какъ въ этотъ — въ послдній — разъ… домолвила Софья Ивановна, помолчавъ опять; — «у меня, говорилъ онъ, осталась одна радость — дочь! Дай Богъ мн дожить»…

— Да, тетя, перебилъ ее неожиданно Гундуровъ, — она необыкновенная двушка!

— Необыкновенная… повторила безсознательно Софья Ивановна, — и такъ и обмерла…

Эти сверкавшіе глаза, зазвенвшій какъ натянутая струна голосъ, — у нея не оставалось сомнній… Это былъ пожаръ, всего его разомъ охватившій въ эти два, три часа проведенные въ Сицкомъ, и съ которымъ — она сейчасъ это почуяла — приходилось серьезно считаться.

Открытіе это застигало ее совершенно въ расплохъ. Умная женщина была Софья Ивановна, но, какъ это часто случается съ умными людьми, она въ своихъ соображеніяхъ позабывала о случайностяхъ, вчнымъ игралищемъ которыхъ бываетъ наша бдная человческая жизнь. Она въ неустанной забот своей о судьб племянника, казалось ей, все предвидла, все, кром этого!..

— Сережа! испуганно вскликнула она подъ первымъ впечатлніемъ, но тутъ же сдержала себя, — не даромъ была умна… — Она теб очень понравилась? примолвила улыбаясь ему черезъ силу Софья Ивановна.

Но онъ былъ на сторож. Онъ зналъ тетку такъ же какъ и она его знала. Вырвавшееся у нея восклицаніе, и теперь эта натянутая улыбка, — онъ понялъ, и сжался какъ цвтокъ подъ холоднымъ втромъ.

— Дда, проговорилъ онъ почти равнодушно, — она дйствительно замчательная… я, по крайней мр, такой еще не встрчалъ, съ такимъ здоровымъ, и благороднымъ образомъ мыслей… Мн большое удовольствіе доставило бесдовать съ нею…

— Она мн самой очень понравилась, тотчасъ же впадая въ его тонъ, молвила Софья Ивановна, — такая красивая и порядочная!..

— И вы, тетя, почелъ не безполезнымъ сообщить ей Сергй, — произвели на нее самое лучшее впечатлніе!..

— Да? Что же, я очень рада!.. Она очень похожа на отца этимъ своимъ изящнымъ спокойствіемъ… Ты говоришь, она его поминаетъ?

— Да?…

— Она успла теб говорить о немъ?

— Что-же «успла?» вдругъ заволновался Гундуровъ, — у нея вырвалось невольно… И не мн одному, она бы, вроятно, всякому сказала… только, я ближе къ ней сидлъ… Когда князь Ларіонъ отпустилъ эту колкость ея матери, она сказала что еслибъ отецъ ея былъ живъ, этого бы не было!..

— Она права!..

Софья Ивановна одобрительно кивнула — и тяжко задумалась. Чмъ достойне ея сочувствій могла оказываться эта княжна, тмъ страшне была она для нея!..

Прошло довольно долгое молчаніе. Гундуровъ опять заходилъ по комнат.

— Что-же, ты думаешь скоро опять въ Сицкое? спросила его наконецъ тетка.

Онъ остановился:

— Мн говорила княжна, что она ждетъ меня съ вами, тетя, проговорилъ онъ чуть не умоляющимъ голосомъ.

— А теб скоро надо? подчеркнула она.