Маркевич Болеслав Михайлович
Шрифт:
Зяблинъ вздохнулъ, повелъ на нее телячьимъ взглядомъ, какъ бы говоря: «жестокая!» — и не тронулся съ мста.
— Восхитительная женщина! думалъ Гундуровъ тмъ временемъ, чуть не со слезами умиленія чмокая жирную руку съ цлымъ арсеналомъ колецъ на короткихъ пальцахъ княгини, которую протянула она ему при семъ не безъ нкотораго покровительственнаго оттнка, — и вышелъ изъ кабинета сдержанно и спокойно.
За то съ лстницы онъ чуть не скатился кубаремъ….
Въ театр, дйствительно, шла та невообразимая неурядица, что у актеровъ-любителей называется «первая репетиція.» Суетня была страшная, всякаго ненужнаго народу множество; на сцен бгали, толкались, искали чего-то; смхъ, пискъ, горячія слова спора неслись, звуча какимъ-то пронзающимъ звукомъ, подъ высокій сводъ залы. Успвшій уже охрипнуть режиссеръ вызывалъ то и дло, по кличк роли, то одного, то другаго изъ дйствующихъ лицъ: Льва Гурыча Синичкина (шла проба этого водевиля).
— Раиса Минишна, Борзиковъ! Катя! Надя! Маша! Варя! перекликалъ онъ имвшихъ выходить въ эту минуту актеровъ.
Слышались возгласы:
— Разв мн выходить?
— Конечно вамъ!..
— Ахъ, виноватъ, я не дослышалъ
— Варя! Варя! Кто Варя, mesdames?…
— Нтъ ея!..
— Какъ нтъ? А ты?
— Я Надя.
— Неправда, — я Надя….
— Ахъ, Боже мой, я твою роль захватила!.. А гд же моя?… Не видалъ ли кто моей роли?
— Шш, ради Бога, господи, ничего ршительно не слышно….
— Ни за что, ни за что я этого не скажу! звенлъ голосъ Ольги Елпидифоровны, — надо это вычеркнуть!..
— А куда жъ я реплику-то мою дну? гудлъ Вальковскій.
Вс были такъ заняты, что никто не замтилъ какъ вошелъ Гундуровъ.
— Четвертое дйствіе…. Сударыни, куплетъ! хриплъ выписанный изъ Москвы режиссеръ Малаго театра — ансамбль: графъ Зефировъ, и двицы…. Пожалуйте!
— Я не знаю этой музыки….
— И я не знаю….
— Ха, ха, ха…. А вчера цлый вечеръ за фортепьяномъ повторяли!
— Позвольте, музыкантъ сейчасъ вамъ подыграетъ.
Одинокая скрипка запиликала мотивъ вальса.
— Графъ Зефировъ, вамъ!..
Шигаревъ, занимавшій сцену съ какими-то четырьмя барышнями, на которыхъ онъ каррикатурно выпучивалъ глаза, заплъ, подражая разбитому старческому голосу:
«А! это вы, мои пулярки!..»Хохотъ отвчалъ ему изо всхъ угловъ.
— Извольте, вамъ-съ! — Сейчасъ же за графомъ вс вмст:
— «Спшила каждая изъ насъ….»кричалъ барышнямъ режиссеръ, хлопая себя въ тактъ по ладони рукописью пьэсы.
Барышни сбились вс въ одну кучку и, выглядывая изъ изъ-за спины одна другой, открыли рты, собираясь пть….
— Позвольте, позвольте-съ! кинулся между нихъ несчастный распорядитель, — такъ невозможно! Вы должны кружкомъ стоять около графа!..
— И даже «присдать съ граціозностью,» сказано у Ленскаго! кричалъ имъ съ низу Свищовъ, бывшій тутъ же и что-то очень суетившійся.
— Хи, хи, какъ смшно, хи, хи! заголосили ему въ_ладъ барышни, которыхъ успли кое-какъ разстановить кругомъ Шигарева.
— Извольте же сначала!
— «А, это вы, мои пулярки! А это что у васъ? подарки?»заплъ опять Шигаревъ.
— «Спшила» каждая изъ насъ Съ днемъ ангела поздравить васъ…немилосердно запищали хоромъ Катя, Маша, Варя и Надя.
— Ай, ай, ай, ай, какъ ржутъ насъ!запищалъ, въ подражаніе имъ, Свищовъ, затыкая себ пальцами уши.
Хохотъ въ зал раздался пуще прежняго
Одна изъ пулярокъ сильно разобидлась:
— Что же это? Просятъ, а потомъ смются!.. Я не буду играть!..
— И я!.. И я! О-охъ! О-о-охъ!..
— Ни… за что… не бу-у-демъ! принялись он хныкать уже вс вчётверомъ.
Режиссеръ растерянно поглядлъ на зрителей.
Изъ перваго ряда креселъ отдлилась высокая, полная барыня, жена окружнаго начальника государственныхъ имуществъ, игравшая роль Раисы Минишны, самая «образованная дама» въ узд,- и побжала къ сцен:
— еничка, Eulampe, finissez, quelle honte! Je vous ai done amen'ees ici! (Дв изъ пулярокъ были ея племянницы)…..
Но Eulampe — Евлампія то жъ — и еничка оставались глухи на ея внушенія:
— Потому что мы не свтскія…. не графини!.. всхлипывали он.
Вальковскій, стоявшій все время въ кулисс, весь поглощенный, невидимому, чтеніемъ своей роли Синичкина, однимъ прыжкомъ очутился у рампы:
— Вонъ! Пошелъ вонъ! съ расширившимися не въ мру зрачками и дрожавшею губою вскинулся онъ на Свищова, главнаго виновника этихъ слезъ, который, со свойственнымъ ему нахальнымъ спокойствіемъ лица, глядлъ ухмыляясь на разобиженныхъ барышень.