Маркевич Болеслав Михайлович
Шрифт:
Надежда едоровна принялась за свое дло съ особеннымъ оживленіемъ. Розы цвли у нея на душ: подл нея за обдомъ сидлъ Ашанинъ, и, посл нсколькихъ успокоительныхъ увреній пролившихъ сладостный елей въ ея взволнованную грудь, все время затмъ, къ довершенію ея благополучія, нещадно глумился надъ бойкой барышней и сидвшими по бокамъ ея обожателями, сравнивалъ ее съ московскимъ гербомъ «на грудяхъ двуглаваго орла,» съ господиномъ сидящемъ на двухъ стульяхъ, и тому подобнымъ вздоромъ. Смялся онъ такъ искренно и просто, что задней мысли бдная влюбленная въ него два — а «кто любитъ, хочетъ врить,» сказано давно, — предположить въ немъ была не въ состояніи, и простодушно разсудила что она, дйствительно, должно быть, ошибалась, и что такая «пустая двчонка какъ эта исправникова дочь» не можетъ серьезно нравиться такому умному человку какъ ея Владиміръ. А между тмъ ея Владиміръ руководился при этомъ двумя побужденіями: прежде всего, въ виду дальнйшихъ соображеній, надо было ему отдалить подозрнія и усыпить ея ревность; во вторыхъ, онъ дйствительно злобствовалъ на барышню за то что она такъ возбудительно глядла въ глаза своимъ сосдямъ, такъ весело сверкала своими блестящими зубами, такъ откровенно шевелила свои пышныя плечи… А злобствовалъ онъ потому, что никогда еще такъ, какъ въ эту минуту ни нравилась она ему, — а нравилась она ему такъ вслдствіе того, что у самого его были въ эту минуту крылья связаны, и занималась она другими, а не имъ. Соперники и препятствія, — это давало ей двойную цну въ его глазахъ.
Онъ продолжалъ, усвшись за столомъ за которымъ готовили кофе, потшать на туже тему свою перезрлую жертву.
— Мн очень хочется спросить эту двицу, заговорилъ онъ ей, — подъ какимъ внкомъ желаетъ она чтобъ, ей воздвигло статую благодарное потомство: подъ лавровымъ или подъ оливковымъ?
— Она не пойметъ что это значитъ? съ высоты своей начитанности улыбнулась Надежда едоровна, раскладывая сахаръ въ чашки.
— Я ей объясню: Ранцовъ, воинъ, — это лавръ; Маусъ, судейскій, — олива! И затмъ спрошу: что вы сударыня, предпочитаете: оливковое масло, или лавровый листъ?
Та разсмялась до того что уронила щипцы на подносъ…
— Подите, подите, спросите! попавшись въ ловушку, послала она его сама къ своей соперниц.
Ашанину только того и нужно было.
Онъ медленно привсталъ, отыскалъ глазами Ольгу Елпидифоровну, — она стояла опершись о перила балкона и болтала съ Eulampe, самою ршительною изъ пулярокъ, — подошелъ къ ней, и уставившись ей прямо въ глаза:
— Прошу васъ сейчасъ-же громко разсмяться! сказалъ онъ.
— Это что такое? чуть не привскочила барышня.
— Смйтесь, повторилъ онъ торжественно, отъ смха вашего зависитъ счастье мое и самая жизнь!
Она, а за нею Eulampe, расхохотались не въ шутку.
Онъ избока глянулъ на чайный столъ:- Надежда едоровна доврчиво смялась тоже этому доносившемуся до нея смху.
— Жизнь мою вы спасли, продолжалъ Ашанинъ;- теперь вопросъ о счастіи: который изъ двухъ?
И онъ кивнулъ съ балкона внизъ, гд на ступенькахъ спускавшейся съ него лстницы, въ числ другихъ молодыхъ людей, дымили папиросками, на благородномъ разстояній другъ отъ друга, Ранцовъ — лавръ и Maусъ — олива.
Она тотчасъ-же поняла:
— Евлаша, душечка, обернулась она къ ней, — мн холодно въ кисейномъ; сбгай, ангелъ мой, въ столовую, тамъ бурнусъ мой лежитъ, ты знаешь…
Пулярка слегка поморщилась, — Ашанинъ казался ей очень «интересенъ,» — однако побжала за бурнусомъ, неуклюже перебирая ступнями, и съ развальцемъ на ходу.
— Къ чему вашъ вопросъ? спросила тогда Ольга Елпидифоровна.
— Къ тому, молвилъ Донъ-Жуанъ, сопровождая слова свои комическимъ жестомъ, — чтобы убить того который…
— Что за вздоръ! засмялась она;- я вамъ въ тотъ разъ еще говорила: вдь вы на мн не женитесь?
— Не смю… Страшно! засмялся онъ.
— И не нужно! промолвила она съ невольной вспышкою досады.
— Врно! подтвердилъ онъ.
— Что-о?
— И я говорю: не нужно! подчеркнулъ Ашанинъ.
Она опять разсмялась:
— Вы съ ума сошли!..
— Совершенно такъ изволили сказать!
И онъ принялся вполголоса пть изъ какого-то водевиля, подражая обрывистой манер и хриплому голосу, бывшаго тогда на московской сцен на роляхъ комическихъ любовниковъ актера Востокова:
Э-ти глаз-ки, какъ хо-ти-те, Хоть ко-го съ у-ма све-дутъ!..— Знаете что, сказала она, помолчавъ, — я такого какъ вы еще и не встрчала!
— И я такой какъ вы не встрчалъ! вздохнулъ Ашанинъ. Шутовство въ сторону — онъ не могъ смотрть на нее равнодушно.
— Чего-же вы отъ меня хотите? спросила Ольга, закусывая алую губу.
— Это я вамъ предоставляю угадать!..
Она повела глазами въ сторону Надежды едоровны:
— А тамъ-же что?…
— Тамъ — неволя; здсь — Магометовъ рай! отвтилъ онъ, не смущаясь.
— Какая неволя?
— Она все что длается въ дом передаетъ княгин, безсовстно сочинилъ Ашанинъ, — я ее боюсь и потому задобриваю, и вамъ тоже, совтую длать…
— Вы все лжете, я вижу! молвила со смхомъ быстроглазая двица.
— Кром того что вы внушаете мн!..
Eulampe запыхавшись бжала къ нимъ съ бурнусомъ.
— А теперь довольно! сказала Ашанину Ольга.
— Когда это вы мн скажете: еще? отвчалъ онъ ей на это долгимъ, говорящимъ взглядомъ, и отправился назадъ къ Надежд едоровн.