И это правильно. Высокая душа человеческая спокойно обитает в теле толстяка и редко наносит урон доброте и творческим способностям.

«В здоровом теле здоровый дух» – это придумали греки, слишком озабоченные физическими данными своего подрастающего поколения.

«На самом деле – одно из двух» – точно дополнило древних наше время.

Но перейдем от личности к обществу. Вот здесь обжорство нации представляет смертельную опасность. Евреи никогда не были народом меры. За этой аксиомой все: и мятежность духа, и неудержимость, как в грехе, так и в праведности. Нет народа, который бы так себя боготворил и одновременно ненавидел. Нет народа, так преданно любящего свой дом и семью, но в то же время всегда готового к бродяжничеству.

Подумав об этом, я обнаружил, что Генри Торо нет рядом со мной, но осталась его тропа. Я шел по ней, а потому мог думать и говорить так, будто он продолжал шагать рядом…

В презрении к мере, к золотой середине – смертельная опасность для устоев еврейского государства. На мой взгляд – большая, чем арабская угроза.

Всевышний не дозволил евреям жить в безмерном грехе. «Избранный народ» все время на виду у Б-га. Кому-то он, возможно, и позволит молиться на золотого тельца. Евреи рано или поздно поплатятся за это. Только наивные люди видят в «избранности» детей Иакова повод для гордыни.

Общество потребления втянуло Израиль в свою орбиту. Смогут ли евреи соблюсти меру на этой орбите? Вот главный вопрос существования жестоковыйного племени. Не утратит ли народ Израиля душу в погоне за полнотой тела?

Б-гу наплевать на внешний вид еврея. Ему безразлично, как дети Иакова одеты, что едят и на какой четырехколесной модели передвигаются. Он озабочен тем, что невозможно обнаружить ни на одном рентгеновском снимке, тем, что способен увидеть только Он.

Не зависть, не «классовый» гнев бедняка заставляют меня страшиться безмерного богатства некоторых граждан Израиля. Я боюсь, что банковские счета этих людей – прямой путь к новой беде, нависшей над еврейским народом.

У Израиля есть сильный и богатый друг. Понятно, почему маленькая, окруженная врагами страна стремится походить во всем на этого друга. Израильтяне и здесь не знают меры и подвергают себя смертельной опасности…

Я брел по тропе Торо и бормотал о суетном, а по сути дела, опять думал об этой проклятой «роскоши человеческого общения», и Генри Дэвида не было рядом со мной, но тропа его не исчезала, хотя я продолжал говорить о том, что понятно только тем, кто знает, что такое телевизор…

Генри Торо смело критиковал свою страну. Он так сильно любил ее, что имел право на любой, самый беспощадный анализ той действительности, в которой жил.

В те годы не знал Торо, что следом за сытостью и богатством его страны последует претензия на абсолютную власть и мессианство, что все пойдет по накатанному сценарию и приведет в итоге к убийственной скуке подобия. Не знал, но предвидел, предсказывал.

Отсутствие меры часто сказывается в страсти к типизации. Человеческое сообщество в США страдает рядом характерных болезней, но симптомы этих хворей были замечены давно, и они не являются специфической особенностью одной лишь заокеанской демократии.

Деньги возбуждают стремление к власти, а власть, построенная на богатстве, гибельна для бедных и безвластных.

Об этом писал Генри Торо полтора века назад, когда землю еще не сковали повсеместно обручи железных дорог, телеграф казался чудом, а города не задыхались от бензинового яда, а вдыхали сладкий дух навоза.

Торо все еще нет на тропе рядом со мной, но я слышу его голос:

«Главное не то, что большинства предметов роскоши и большей части так называемых жизненных удобств человек может запросто лишиться, но то, что они являются явными препятствиями на пути развития человека в существо высшего порядка… Человек богат ровно настолько, насколько он способен отказаться от того, чем владеет».

И вот мы снова рядом. И думаем о том мире, в котором люди владели немногим, но даже эти «владения» показались Генри Дэвиду опасными, просто потому, что существа человеческие работали не ради самих себя, а ради суетных мнимых удобств и удовольствий жизни.

«Недостаточно быть прилежным тружеником, – писал Торо. – Так ведут себя и муравьи; вопрос в том, зачем столь прилежно трудиться?»

Люди не спрашивали себя об этом и тысячу, и триста, и сто лет назад. Не спрашивают они себя об этом и сегодня, а потому и не задумываются о серьезности проблемы меры.

Я всегда верил Торо, потому что он, несмотря на свою резкую критику современного общества, не принимал пути иллюзий-революций и утопических коммун.

Он знал, что изменение среды не способно воспитать нового человека. Он верил только в способность человеческой личности двигаться к совершенству.

«Реформа общественных структур без трансформации отдельных членов общества обречена на неудачу; без более совершенного индивидуума не может быть никакого реформированного общества» – так считал Торо задолго до Льва Толстого.