Товбин Александр Борисович
Шрифт:
– Я же сказал – Алик Мандельштам, он и стихами, и кончиной своей…
В звёздную изморось ночиВыброшен алый трамвай.Кто остановит вагоны?Нас закружило кольцо!Мёртвой, чугунной воронойВетер ударил в лицо…– Каков Алик, каков акмеист, а? Высшей пробы… И ещё акмеисты есть, и не только акмеисты; Сашу-то Кушнера ты, допустим, знаешь, он вроде бы – традиционалист, а сам по себе, ни на кого не похож. А других, ни на кого не похожих, знаешь? Лёню Аронзона знаешь? А Витю Соснору? А Витю Кривулина? А Ленку Шварц, талант которой даже меня, зачерствевшего, несмотря на отмокания в алкоголе, берёт за живое?
– Шварц? Не знаю…
– Напрасно.
– А вот Соснору и Кривулина знаю, у Кривулина есть стихотворение про Дюфи и Моцарта, помню, понравилось…
На юге Франции – не здесь, но где пюпитрытолпятся стайкой легконогойна акварели,где праздник Моцарта, разрозненный, безвидный,и цвет, разбрызганный без цели,и сверк бинокля…– Красиво! Ты всех поэтов наизусть знаешь?
– Не всех, только гениальных.
– А как, как именно гениальных выделить? – спросила Катя. – Арбуз не обманул, сладкий.
– Безоговорочно никак нельзя выделить, – сказал Германтов, – не устраивать же тараканьи бега.
– Браво… – Костя похлопал. – Хотя я по наитию выделяю, и всегда безошибочно: гений, Катерина, он и есть гений.
Но и не там и не тогда – спустя полвекаудешевлённого «Скира» перелистаешь:смотри-ка! – вот он,рояль, грохочущий, как чёрная телега,рояль в углу – и я за поворотомстены – и стаялистков, усеянных хвостатыми значками…Лист неба, разграфлённый телеграфом.След самолёта.И запись нотная приподнята над нами –но перечёркнута. И творчество – работав саду истории кровавом.– Это тоже Кривулин? Красиво! – поднося ко рту инжирину. – Правда, для Кривулина чересчур уж красиво.
Надкусила…
– Тебе бы всё измерять – чересчур красиво, не чересчур, тебе бы всё хиханьки-хаханьки, а ты знаешь, ослепительная Катерина, что мы, свободные и ни на кого не похожие нынешние питерские поэты-гении, все вместе мы, как гордая разношёрстная неиздаваемая плеяда, – это пять серебряных веков, похороненных в наших клоповниках-коммуналках заживо?
– Пять серебряных веков?! Не перебрал ли…
– Ничуть. Не пять веков, возможно, даже, а шесть… или семь, – Костя всем поровну наливал имбирную.
– За что пьём?
– За святое искусство! – перехватил с улыбочкой шутливо-серьёзный Генин тост Германтов.
Костя крякнул.
– А можно всё же объективно понять какой поэт лучше? – не унималась Катя. – Ты или Гена? Турнир затеяли, а кто из двух победитель…
– Объективно? Ну и словечко… Тебе же авторитетно намекнули, что гении – не тараканы…
– Но, может, тараканы забеги устраивают у гениев в головах?
– Браво! – стукнул стаканом о стол. – Да ты, восхитительная Катерина, проста, как голубица, а мудра, как змея.
– Это цитата? Кто сказал?
– Иисус, слыхала про такого?
– Ого!
– Поэтов нельзя, даже приблизительно нельзя, сравнивать – назидательно заговорил Костя, потешно положив бороду на стол, – мы гениальные, но разные по всем составам своих поэтик, нет у нас общей базы, кроме мировой поэзии в целом, которую разбираем мы на цитаты. Да и каждого по отдельности к чётким, окончательным составам-свойствам нельзя свести: вот, даже настырнейший Данька Головчинер, умеющий движения небесных светил рассчитывать, даже вооружившись до зубов всеми своими математическими отмычками, ритмические закономерности моих стихов не сумел открыть.
– Как же, откроешь закономерности в твоей абракадабре, – весело посмотрела Катя, а Костя послал ей через стол воздушный поцелуй.
Ветерок снова донёс снизу откуда-то звуки музыки, обрывки слов.
– Небо, огромное небо одно на… Радио, концерт по заявкам, – прислушиваясь, сказала Катя.
Потом донеслись сигналы точного времени: ту-ту-ту.
– Оцепенелого сознания коснулось тиканье часов…
– Это цитата?
Багрово-огненный луч скользнул по шиферному скату крыши, померк.
Солнце село.
Потом, в лиловатых сумерках, Гена ещё читал, удручённо себе самому кивая:
внимательно разглядываяперегрызающего мне горлоя обнаружил у него на теменинебольшое отверстиеи дунул в негоперегрызающий перестал грызтьи задумался– чистейший вымысел! –скажут одни– вполне реальный случай! –скажут другиевозникнет дискуссия.Катя похлопала в ладоши:
– Счастливый конец бывает и у абсурда? – Дожевав инжирину, спросила: – А инжир мытый?