Шрифт:
– Благодарю, Барон, – сказал он, утирая слезы. – Давно я так не смеялся!
– Всегда рад служить, ваше величество.
– Вы правы, я тоже терпеть не могу бездельников. Ну-с, детали доставки и оплаты вы обсудите с моим секретарем, он навестит вас в гостинице завтра утром.
– Благодарю вас, государь. Да, изволите ли видеть … скромный презент…
Он положил на стол продолговатый пенал. Император поднял крышку. Внутри оказался браслет тонкой работы.
– О! – сказал Император. – Ого! Уж не хотите ли вы…
– Когда вашему величеству захочется сделать приятное какой-нибудь даме … – сказал Барон, улыбаясь.
– … в чьей резиденции мы в данный момент находимся. Остроумно, – заметил Император. – Вы дерзкий человек, Барон, но мне это даже нравится. Хорошо. Мне тоже хотелось бы сделать вам какой-нибудь подарок. Просите, чего хотите.
– Я не хотел бы обременять вас, государь…
– Не попросите?
– Хмм.
– Понимаю, Барон. Признаться, я вам тоже слегка завидую. И вашей ловкости, и вашему остроумию, и даже вашему положению. Аристократ бы не посмел отказаться, когда император предлагает.
– Позвольте вопрос, ваше величество.
– Слушаю вас.
– Что бы вы попросили, будь вы на моем месте?
– Я? … Хмм … Ну, не знаю. Ну, например…
– Будьте добры, государь, отмените крепостное право.
Император сделал усилие, чтобы снова не рассмеяться.
– Да, вы остроумны, Барон. И дерзки. Ну а все-таки. Чего бы вы хотели?
Барон покачал головой.
– Я действительно хотел бы попросить ваше величество об одном одолжении.
– Я вас слушаю.
– Дело в том, что по всем странам ходят упорные слухи…
– О чем же? – спросил Император, насторожившись.
– О том, что вы, ваше величество, интересуетесь решительно всем, что происходит в мире, в том числе и литературой.
– Да, – настороженно сказал Император. – Есть у меня такая слабость.
– И вот, изволите ли видеть, литераторы вашей страны написали много интересного за последнее время … много. Я бы расспросил критиков, или самих литераторов, но мнение у людей предвзятое, каждый любит что-то свое, а у вас, государь, репутация человека объективного, и безупречный вкус. Я как раз собираюсь в книжную лавку. И если ваше величество соблаговолит мне что-то порекомендовать, книги или авторов…
– Вот странная просьба! – сказал Император. – Но я конечно же ее исполню. Но как же вы будете читать – вы ведь?…
– Я знаком с языком ваших подданных, государь.
– Вот как!
– Да, государь. Я здесь родился. Но это тайна, никто об этом не знает, кроме нас с вами. Прошу вас, государь, меня не выдавать – это может повредить моему делу.
– Разумеется, Барон, ваши тайны вашими же и останутся. Еще раз вас благодарю…
– Государь…
– А, да … авторы, книги…
Император придвинул к себе чернильницу, взял из стопки чистый лист, немного подумал, и написал четыре фамилии.
– Вот эту вещь особенно вам рекомендую, – сказал он, подчеркивая имя автора и заключая название опуса в кавычки. – Вы любите стихи?
– Не очень, ваше величество.
– Я тоже не очень. Но эта вещь особенная.
31. Мадам
Когда в театрах не было особо интригующей премьеры, Барыня любила проводить вечера в небольшой уютной комнате на третьем этаже.
Некогда энергическая и предприимчивая, нынче она все более отходила от дел. Дела велись двумя феминами, некогда состоявшими у нее в крепостных, и велись неплохо. Дом приносил стабильный доход, пусть и не очень большой.
Те, кто никогда не содержал публичный дом, думают, что промысел сей прибылен невероятно, но это не так. Всякий месяц расходы приближаются к доходам, и нужно только успевать поворачиваться – улаживать конфликты, чинить крышу, чистить комнаты, разоряться на новые платья для девушек и женщин, держать вышибал, давать взятки полиции, министерству, и врачам. Не говоря уж о том, что в публичных домах иногда рождаются дети, коих отдавать в приют для сирот зазорно, да и некоторые матери настаивают, чтобы дети были при них – потому что ребенку необходима материнская, а не казёная, ласка. При этом некоторые из детей, живших в доме, являлись, как ни крути, внуками и внучками Барыни. Из некоторых даже толк какой-то получался. К примеру, отпрыск Сынка и Мышки, девятнадцатилетний, работал нынче приказчиком в лавке неподалеку, и еда поступала в дом со скидкой. А, скажем, семнадцатилетняя дочь Сынка и Ивушки устроилась актрисой в театр, завела обширное знакомство, и многим в этом кругу рекомендовала именно Барынин, а не другой, публичный дом – а это гораздо эффективнее, чем объявления в газеты давать.
Один молодой купеческий сын, поддавшись веяниям, кои вменяли людям просвещенным сочувствовать участи падших женщин, после нескольких ночей, проведенных за плату с Мышкой, женщиной просвещенной (наречие и письмо, начатки которых некогда преподал ей Художник, она помнила, и за годы жизни в столице улучшила с помощью частных уроков у оставшегося бывшего врага, ныне служащего гувернером в богатом доме, и купчонок млел, слушая басурманскую речь в ее исполнении) женился на ней, и увез ее в другой город.