Действуя в этом добросовестном духе, мы считаем своим непременным долгом объяснить, что всеми подробностями, которые читатель найдет в следующих двух главах, мы обязаны прекрасному путевому журналу мистера Снодграса, справедливо заслужившего между своими сочленами и товарищами громкую поэтическую славу. С нашей стороны в этом случае не будет даже сделано никаких дополнительных примечаний. Зачем? Дело будет говорить само за себя. Начнем.

Поутру на другой день все рочестерское народонаселение и жители смежных городов поднялись рано со своих постелей в состоянии чрезмерного воодушевления и самой шумной суетливости. На большой площади перед Четемскими казармами должен был состояться парад. Орлиный глаз командира будет обозревать маневры полдюжины полков. Будут штурмовать неприступную крепость и взорвут на воздух временные укрепления, нарочно воздвигнутые для этой цели.

Мистер Пикквик, как, вероятно, уже догадались наши читатели из его описания Рочестера и Четема, был страстным любителем стратегии и тактики. Товарищи его не могли без пламенного воодушевления смотреть на великобританского воина, гордого своим оружием и марсовским геройством. Таким образом, все наши путешественники с раннего утра отправились к главному месту действия, куда народ густыми толпами стекался со всех концов и дорог.

Каждый предмет на широкой площади свидетельствовал неоспоримым образом, что предстоящая церемония будет иметь торжественный и грандиозный характер. Часовые, в полном вооружении, были расставлены по всем четырем концам; слуги устраивали места для дам на батареях; сержанты бегали взад и вперед с сафьяновыми книгами под мышкой; полковник Болдер, в полной парадной форме, верхом на борзом коне, галопировал от одного места до другого, осаживал свою лошадь, скакал между народом, выделывал курбеты, кричал без умолку, до хрипоты, отдавая приказания и заодно водворяя порядок в народе. Офицеры ходили взад и вперед, принимая поручения от полковника Болдера и отдавая приказания сержантам. Даже самые солдаты смотрели с видом таинственной торжественности из-под своих лакированных киверов, и это всего больше обличало редкое свойство имеющего быть стратегического празднества.

Мистер Пикквик и спутники его заняли места в переднем ряду густой толпы. Толпа между тем увеличивалась с каждой минутой, и наши герои в продолжение двух часов только то и делали, что старались удержать выгодную позицию, которую они заняли. Один раз мистер Пикквик получил энергичный толчок в самую середину спины и был принужден отпрыгнуть вперед на несколько метров с такой странной поспешностью, которая вообще чрезвычайно противоречила его степенному виду. В другой раз попросили его отступить назад от фронта, причем зазевавшемуся почтенному президенту пришлось испытать на себе силу удара прикладом ружья, который пришелся как раз по большому пальцу его правой ноги. Тут же некоторые веселые джентльмены с левой стороны притиснули мистера Снодграса и любопытствовали знать: «Куда он корячится, верзила?» И когда мистер Винкель, свидетель этой дерзости, выразил энергичными знаками свое справедливое негодование, какой-то весельчак нахлобучил ему шляпу на глаза и учтиво попросил позволения положить к себе в карман его пустую голову. Все эти и многие другие практические остроты чрезвычайно игривого свойства, в связи с загадочным отсутствием мистера Топмана, который вдруг исчез неизвестно куда, делали положение наших героев не совсем вожделенным и завидным.

Наконец смешанный гул многих голосов возвестил прибытие ожидаемой особы. Глаза всех устремились на один и тот же пункт. Через несколько минут нетерпеливого ожидания знамена весело заколыхались в воздухе, штыки ярко заблистали на солнце, колонны стройными рядами выступили на равнину, полки вытянулись, выстроились в цепь, слово команды произнесено, и главный командир, сопровождаемый полковником Болдером и многими офицерами, подскакал к фронту. Грянул барабан, войска двинулись со своих мест, и начались столь долго ожидаемые публикой маневры.

Сначала мистер Пикквик, сбитый с ног и придавленный десятками локтей, не имел возможности любоваться прекрасным зрелищем парада; но когда наконец он получил способность твердо укрепиться на своих ногах, удовольствие его приняло характер безграничного восторга.

— Может ли быть что-нибудь восхитительнее? — спросил он мистера Винкеля.

— Ничего не может! — отвечал мистер Винкель, имевший счастье освободиться от посторонних ног, стоявших около четверти часа на его сапогах.

— Величественное, благороднейшее зрелище! — воскликнул мистер Снодграс. — Чье сердце не затрепещет от восторга при взгляде на героев, защитников отечества, которые с таким блеском и достоинством рисуются перед своими мирными гражданами? Не воинственная жестокость на их лицах, но выражение великодушия и благородства, и глаза их сверкают не грубым огнем хищничества или мести, но поэтическим светом человеколюбия и доблестей душевных.

Мистер Пикквик, по-видимому, не совсем соглашался с этим восторженным поэтическим мнением своего ученика о военных, потому ничего ему не ответил и только сказал, не обращаясь ни к кому в особенности:

— Мы теперь в превосходной позиции.

— Да, в превосходной, — подтвердили в один голос мистер Снодграс и мистер Винкель.

Превосходство позиции состояло в том, что толпа вдруг рассеялась в разные стороны, а пикквикисты остались одни на своих местах.

— Что-то они теперь станут делать? — сказал мистер Пикквик, поправляя очки.

— Мне… мне… кажется, — проговорил мистер Винкель, значительно изменяясь в лице, — кажется, они хотят стрелять.

— Вздор! — сказал мистер Пикквик.

— Право, они хотят стрелять, — подтвердил мистер Снодграс взволнованным тоном.

— Быть не может! — возразил мистер Пикквик.

Но лишь только неустрашимый президент произнес эти слова, как вдруг все шесть полков, по какому-то непонятному сочувствию, устремили ружейные дула на одну точку — на грудь почтенных пикквикистов — и выпалили с таким ужасным залпом, что земля дрогнула под их ногами, и свет дневной затмился в их глазах.

В этом-то критическом положении, когда с одной стороны угрожали бесчисленные залпы картечи, а с другой, противоположной, — готовы были нахлынуть на них новые полчища артиллеристов, мистер Пикквик обнаружил то совершеннейшее хладнокровие, которое обыкновенно составляет неотъемлемую принадлежность великих душ. Он схватил мистера Винкеля за руку и, поставив себя между этим джентльменом и мистером Снодграсом, доказывал в самых красноречивых выражениях, что им никак не следует бояться за свою драгоценную жизнь. Конечно, немудрено было оглохнуть от этого ужасного шума; но этим только и ограничилась вся опасность.