– С декорациями что-то туговато, – пожаловался сзади меня Вольперт, уже поспешивший за мною, – да и средств на них уже нет, и казна наша часто пустая!

– А где Афигения с Сиреной?! – обернулся я к нему с ненавидящим взглядом.

– Они уже убежали на учебу. Они ведь студентки мединститута, можно сказать, наши коллеги, а сейчас у них сессия! Экзамены!

– А кто были те женщины, которые насиловали меня?! – тихо спросил я, опуская вниз голову и теребя пальцем край своей одежды.

– Девочки по найму, – попытался улыбнуться Вольперт, – ну, в общем, просто проститутки!

– И за что вы меня так, – не выдержал я и всхлипнул, тряся Вольперта за отвороты его черного плаща.

– Сан Саныч! – крикнул Вольперт, вырываясь из моих суровых объятий, – Сан Саныч!

Очень часто, когда было время, я один отъезжал недалеко от города на своем стареньком «Форде» и отдыхал на одной и той же поляне. Она была в густом заросшем лесу, но совсем недалеко от трассы. В мае она была вся сплошь покрыта золотыми одуванчиками. Сюда довольно часто приходили красивые женщины с молодыми мужчинами. Они занимались здесь сексом, а может, любовью, а еще, проще говоря, они здесь совершали половой акт.

Потом эту поляну заняли алкоголики. Они весь день здесь пили водку и орали свои любимые блатные-матерные песенки. Через некоторое время их выжили наркоманы.

Наркоманы здесь курили, вдыхали ноздрями белые дорожки на ладонях и просто кололись, еще они тоже часто пели, то есть орали свои бредовые фантастические песенки, а после истерически смеялись или плакали, или просто забывались, в зависимости от того, что они принимали и какой мираж видели, ну, иногда, они тоже совокуплялись… Однако потом кто-то вырыл на поляне большую яму, и туда стали свозить и сбрасывать мусор.

Я в это время немного охладел к рудеральным растениям и увлекся изучением мух. Огромные полчища мух здесь роились над этой ямой с мусором.

Они летали, ковырялись с наслаждением в этом дерьме, совокуплялись, откладывали своих личинок, а потом снова улетали, и так каждый день.

Со временем я научился узнавать их по мордам. Самые старые мухи лежали в траве и почти не двигались, отдыхая от обжорства, самые молодые с особой наглостью садились на мою физиономию и с жадным любопытством глядели в мои удивленные глаза.

Некоторые из них, самые смелые, могли спокойно прошагать на своих грязных лапках от моего подбородка до кончика моего носа, с которого мои глаза им были лучше видны. Иногда в знак своей мушиной благодарности они совокуплялись у меня прямо под носом или даже на носу, но все-таки под носом, над верхней губой им было как-то сподручнее.

Однажды я не выдержал и чихнул, очень сильно чихнул, и два влюбленных трупика тут же упали с моего носа на ладонь. Мне было очень их жалко, ведь я убил их во время полового акта, они даже не успели отклеиться друг от дружки, и теперь вот так и лежали вместе, и поэтому я, чувствуя особую вину перед ними, закопал их вместе в землю, сверху насыпал небольшой холмик песка, а в него воткнул сорванную ромашку, и долгое время хранил скорбное молчание, пока у меня под носом не затрепетала следующая пара молоденьких и похотливых созданий.

На это же место я привез Матильду, но ей здесь не понравилось. Она сказала, что с пониманием относится к моему хобби, но участвовать в нем не желает. Я с ней согласился, и мы уехали купаться на озеро.

В первую же ночь, разумеется, после той ночи, когда я с глубокого похмелья очнулся в кровати Матильды, она призналась мне во всех своих грехах. Оказалось, что за время учебы в мединституте у неё было уже не меньше двух сотен мужчин.

Другой, конечно бы, сделал бы из этого трагедию, стал закатывать глаза или вообще бы укатился восвояси, но не таков был я. Все же Матильда была вполне современной девушкой, а учитывая ее зрелый возраст, силу интеллекта и потенции, можно было только удивляться такому малому количеству грехов, к тому же в то время она меня не знала, а сохранять себя неизвестно для кого – было тоже весьма утомительным занятием.

Так или иначе, а я обрадовался ее признанию, к тому же она даже немного поплакала, чтобы я ее как следует понял и пожалел. Однако главное было не в этом, а в том, что мы просто и естественно любили друг друга, нисколько не задумываясь о прошлом.

В конце концов и у меня были женщины, и дело даже не в количестве совершаемых человеком грехов или ошибок, а в осознании им себя полезной и необходимой принадлежностью другого индивидуума. В общем, признание Матильды нисколько не остановило меня, и уже через несколько дней я сделал ей предложение.

Наши родители были заранее оповещены о дне свадьбы. Сначала приехала мама Матильды, Серафима Моисеевна, очень крупная и солидная женщина, брюнетка с мощным торсом. Когда я увидел ее впервые, я даже немного перепугался, что со временем и моя Матильда станет такой же необъятной вумен, но, немного поразмышляв, успокоился.

Как оказалось, Серафима Моисеевна в настоящее время сидела на диете и питалась исключительно только вареными овощами. Почему вареными, я не знал, поскольку в варенных овощах не сохранялось витаминов, но желание будущей тещи было священным. Итак, мы с Матильдой жили уже у меня в квартире, и ее мама, приехавшая к нам за две недели до свадьбы, просто силой заставляла нас питаться исключительно вареными овощами.