В общем, я сильно задумался в очередной раз ночью с сигаретой в зубах на балконе у нашего обезьяньего фикуса, в чью кадку стряхивал пепел, и думал, думал, пока не начинала болеть голова, и вдруг я совершенно неожиданно обратил внимание на одно из небесных созвездий, висящее прямо у меня над головой, и каково ж было мое удивление, когда я обнаружил, что звезды в нем располагаются не в виде ковша, как у Медведицы, а в виде нашей буквы «Н».

О, Боже, начальник, тут же промелькнуло у меня в голове, и как же я раньше-то не догадывался? Какой же я был дурак! Где были мои глаза, мои уши, где, в конце концов, находился мой бедный разум, когда я чуть ли не каждый вечер выслушивал ее страстные монологи о Николае Егоровиче, ее всемогущем и строгом начальнике, который, по ее же словам, командовал ею как хотел, не жалея ни здоровья ее и ни сил! Загружал работой сверх всякой меры!

Теперь мне в этой мере мерещился позор. В воображении мою голову украшали два ветвистых рога, два громаднейших и ветвистых рога, а в реальности очень злая усмешка в зеркале, куда я заглянул, чтобы в очередной раз убедиться в собственной беспомощности.

Теперь я уже перестал следить за Матильдой, да и зачем следить, если все происходит в офисе фирмы за закрытыми дверями, где при входе стоят три могучих охранника, которые сразу же докладывают Николаю Егоровичу о прибывшем к нему, а сверху еще на тебя смотрит телекамера, этакий третий глаз Шивы, то есть вшивого начальника, любовника твоей зависимой и подчиняющейся ему во всем глупой и соблазненной жены, чья зарплата почему-то в два раза больше, чем у главного судмедэксперта.

Безмолвное разоблачение Матильды привело меня к тому, что я перестал ходить на работу, возложив временно все обязанности на старого Ильина. Эдик Хаскин, начальник управления и главврач больницы часто звонили мне, упрашивали скорее одуматься и вернуться к работе, но я упрямо отвечал им, что нуждаюсь в некотором отдыхе, и думаю, если бы не Эдик Хаскин со своими связями, меня давно бы выгнали в шею, уж что он там наболтал нашим коллегам, я не знаю, но с некоторых пор меня все оставили в покое. Своей Матильде я наврал, что ушел с работы, так как хочу найти себе более высокооплачиваемую работу.

Теперь получалось, что я живу как альфонс на ее зарплату, однако денег у нас куры не клюют, и моя Матильда вроде как равнодушна к моему безделью. Возможно, что мое безделье с лихвой окупает муки ее незадачливой совести в настоящем и дает большую перспективу на будущее…

Так или иначе, а я ей достаюсь лишь на десерт. Во всяком случае, как только я упоминаю слово «секс», как она тут же морщит свой изящный носик и бежит скорее в ванную, наверное, чтоб смыть «греховный след».

И вот тут-то я и трахаю ее до одури, во мне просыпается такое чувство, что я трахаю не жену, а вероотступницу, которую во что бы то ни стало я должен заполнить собственным содержанием, дабы вернуть ее к нашему семейному очагу, а заодно и к себе, чистую и никем незапятнанную, кроме меня самого! И чувствую я себя в эти минуты Богом, Богом, только что увидевшим от своего творения чудо! И какое чудо?!

У нее на глазах слезы, а в слезах заключено море раскаянья, озеро умиления и океан счастья, и вся она, как и наша спальня, в эти минуты светится изнутри колоссальным восторгом нашей очевидной принадлежности друг другу, нашему объединяющему воплю и оргазму, где уже нет места ни Николаю Егоровичу, ни мысли о нем, а есть только мы, светлые и чистые, как дети, что в первый раз попали в мир Любви!… Однако и это чувство проходило! Мы терялись во времени, но ненадолго! Незримый образ гадкого начальника опять из наших мыслей выплывал…

В изгибе рук ее, изгибе тела я находил изгиб его души, как он за место ее должности в постели в ее же месте утешенье находил… Я безумен, твердил я себе, я бросаю вызов начальнику, чьими милостями кормится моя семья, за чей счет я провожу время в праздном разглядывании собственных гениталий и в траханье уже затраханной им на работе жены, как будто в подтверждении оргазма я каплю смысла или счастья нахожу?! Сердиться на людей – какая глупость!

Не проще ль, яду наглотавшись, умереть?! Но какой смысл жить так, как будто тобою все уже получено?! И как будто ты такое ничтожество, что тебе даже думать уж не о чем? Или ты смешней, позорней всех, раз жену нашел такой успех?!

Но вот, к примеру, человек живет с женой, она его не любит, он ее, живут они не год, не два, а жизнь, и рады, что характером сошлись, она его не беспокоит, он – ее, никто из них не пачкает белье, вопрос тут, правда, есть всего один, как может грешным быть безгрешный господин и как он может страсть в себе унять, коли со страстью воплотила его мать?!

Что же на самом деле, лучше или хуже гулять жене от сказочного мужа иль мужу от бесчувственной жены, где крылья ангела, где рожки сатаны, никто не спрятался, а я не виноват, что всюду вижу в посрамленье райский сад!

С такими вот мыслями я и провожал свою Матильду на работу и думал, Господи, думал, как же я дальше-то буду существовать с такими громадными рогами, что тяжестью своей убить готовы, и неужели все-таки буду молчать и радоваться хотя бы тому, что и меня она не отвергает, а из жалости все больше мне дает?!

Для многих из нас жизнь мелькает нераскрытыми тайнами. Вот, ты смотришь на женщину, на ее лицо, тело, а понять ничего не можешь, тебя тянет к ней, как магнитом, и тут же какая-то странная сила отталкивает прочь, и ты то туда, то сюда, а потом оргазм, ослепление, омерзение, и ночь, и опять ее крик: «Николай! А где же отчество «Егорович», возможно, смыло похотливою волной… Ну, допустим, я приду к нему на работу и скажу: «Ты подлец! Ты спал с моей женой!» Ну, допустим, и жене я скажу то же самое, но разве от этого что-то изменится?! Разве от этого я буду более счастлив или, наоборот, несчастлив?! Я боюсь ее потерять, но это не связано с моим временным тунеядством, я знаю, что рано или поздно мне все надоест и я вернусь на свою работу, но сейчас, в настоящее время я тружусь духовно, я мысленно обдумываю свою жизнь в плане личного несчастья – родиться, чтобы жить с такой женой, которую ты любишь даже грязной и лишь боишься ее вовсе потерять, как бы подарить или отдать ее начальнику навеки в услуженье?