— Ну и что же в этом страшного? — спросил Питерс.

— Чувствую, что эта компания выше моего понимания. Я ведь только женщина, которая хочет воссоединиться со своим мужем.

— Очень хорошо, — ободрил ее Питерс. — Вы представляете собой основы общества.

— Мило с вашей стороны вложить в это такой смысл.

— Но это Правда. — Он добавил, понизив голос: — Вы очень любите своего мужа?

— Разве я была бы здесь, если бы это было не так?

— Вы разделяете его взгляды? Насколько я понимаю, он коммунист?

Хилари попыталась уклониться от прямого ответа.

— Что касается коммунизма, — сказала она, — вас ничто не поразило в нашей маленькой группе своей необычностью?

— Например?

— Все мы направляемся в одно место, взгляды же наших попутчиков не кажутся уж очень похожими.

Питерс задумчиво произнес:

— Да, конечно. В этом что-то есть. Я как-то не задумывался, но мне кажется, что вы правы.

— Не уверена, что доктор Баррон вообще обращает внимание на политику. Ему нужны только деньги для его экспериментов. Хельга Нидхайм рассуждает, как фашист, а не коммунист. А Эрикссон…

— Что Эрикссон?

— Он пугает меня… Он обладает устрашающей целеустремленностью, похож на сумасшедшего ученого из кинофильма.

— А я верю во всеобщее братство народов! Верю, что вы — любящая жена. Только куда вы поместите в своих выводах миссис Кэлвин Бейкер?..

— Не знаю. Для нее найти место труднее, чем для остальных.

— Ну, я так не думаю. Считаю, с ней все достаточно ясно.

— Что вы хотите сказать?

— Мне кажется, у нее на первом месте стоят деньги. Она всего лишь хорошо оплачиваемый винтик в машине.

— Она тоже пугает меня, — сказала Хилари.

— Почему? Чем, ради всего святого, она может пугать вас? В ней нет и намека на безумного ученого.

— Она пугает меня, потому что такая обыкновенная! Знаете, как все вокруг. И тем не менее замешана в это.

Питерс решительно произнес:

— У партии реалистический подход. Она использует в этой работе лучших своих представителей.

— Разве тот, у кого на первом месте деньги, лучший представитель партии? Не попытается ли он перебежать на другую сторону?

— Это было бы очень большим риском, — спокойно возразил Питерс. — А миссис Кэлвин Бейкер женщина практичная. Не убежден, что она станет подвергать себя такому риску.

Вдруг Хилари передернула плечами.

— Холодно?

— Прохладно.

— Тогда давайте походим, чтобы согреться.

Некоторое время они прогуливались. Вдруг Питерс нагнулся и подобрал что-то с земли.

— Возьмите. Вы это уронили.

Хилари взяла то, что он ей протягивал.

— О, спасибо, это жемчужина от моего ожерелья. Оно порвалось у меня на днях… нет, вчера. А кажется, что уже годы прошли с тех пор!

— Настоящий жемчуг?

— Конечно, нет. Дешевое украшение на платье.

Питерс достал из кармана портсигар.

— Дешевое украшение на платье, — повторил он. — Что за словосочетание…

Он предложил ей сигарету.

— Знаю, это звучит глупо… особенно здесь. — Она взяла сигарету. — Какой у вас странный портсигар. Тяжелый!

— Из свинца, поэтому тяжелый. Сувенир с войны! Сделан из осколка бомбы, которой чуть не удалось отправить меня на тот свет.

— Вы были… значит, вы были на войне?

— Одним из тех ребят, которые забавлялись в секретных лабораториях со всякими игрушками, пока те не взорвутся. Давайте не будем говорить о войне! Подумаем лучше о завтрашнем дне.

— Куда же нас везут? — спросила Хилари. — Никто ничего не говорит! Мы…

Он остановил ее.

— Предположения здесь не поощряются, — сказал он. — Мы поедем туда, куда нас пошлют, и будем делать то, что нам прикажут.

С внезапной страстью Хилари воскликнула:

— Вам нравится, когда вас заставляют силой что-то делать, когда приказывают, не позволяя возразить?

— Готов принять это, если необходимо. А это действительно необходимо! У нас будет мир во всем мире, дисциплина и порядок.

— Это возможно? Достижимо?

— Все, что угодно, лучше, чем та грязь, в которой мы живем. Вы согласны?

Охваченная на мгновение тоской от вида окружавшей их пустыни и странной красоты раннего рассвета, Хилари чуть было не разразилась страстными возражениями.

Она хотела сказать: «Почему вы ругаете мир, в котором мы живем? В нем много хороших людей. И разве то, что существует, не более благодатная почва для воспитания доброты и развития индивидуальных качеств личности, чем навязанный кем-то мировой порядок? Мировой порядок, который, может быть, хорош сегодня, но станет плох завтра? Я предпочитаю жить в мире пусть не совершенных, но добрых людей, а не там, где властвуют роботы, навсегда распрощавшиеся с жалостью, пониманием и сочувствием».