Шрифт:
Нежданно-негаданно начался клев, и все мысли Бориса улетучились: на них будто рыбий косяк налетел. Рыба, ополоумев, хватала пустой крючок. Окунь, густера, подлещик, язь…
Когда нос и корма «каравеллы» были завалены рыбой, Борис не выдержал:
— Нет, это невозможно. Хватит, Пашка, ну зачем нам столько рыбы?
Пашка злобно полоснул Бориса взглядом и даже слов не нашел, чтобы выразить свое негодование. Захватило человека… Пашка то и дело дергал удилище и вытаскивал из воды серебристых, бешено извивавшихся рыбин.
— Опомнись, Кныш,— назвал Борис товарища уличной кличкой,— Пропадет, пока до дома доберемся. Ведь выбросим.
— Эх, голова садовая. Выбросим, выбросим!.. Вот накатаем лодку — и на рынок.
Борис опешил. Рынок… Он вышел на «каравелле», чтобы испытать себя, если надо — помериться силой с большой водой, а тут… базар.
Некоторое время Борис молчал, крепился, но наконец не выдержал, проворно смотал удочки и уже начал связывать их, как вдруг два удилища одно за другим вырвались у Пашки из рук и нырнули за борт. Одно стало торчком, потом его бросило влево, вправо, и оно начало удаляться от лодки.
Черт возьми! Неужто осетр? — Борис не верил своим глазам.
– А рыбина будто дразнила рыбаков. Она вдруг резко изменила направление и стала приближаться к лодке. Пашка замер. Когда удилище, описав дугу, снова стало удаляться, он не выдержал и, в чем был, бросился за борт.
— Вернись! Вернись, Пашка-а!
Но тот будто оглох. Он видел только удилище, он гнался и гнался за ним.
«Утонет. Ведь утонет, проклятый».
Развернув лодку, Борис поплыл вслед за товарищем, стараясь перерезать путь рыбине. Лодка сблизилась с удилищем; изловчившись, Борис схватил его.
Пашка что-то истошно закричал и, захлебнувшись, закашлялся.
— Плыви сюда. Акула попалась,— звал его Борис.
Шутки шутками, а рыбина и в самом деле, должно быть, немалая. Леска была скручена из конского волоса. Должна выдержать. Удилище рвалось из рук. Борис ослабил леску, чтоб она не лопнула. Когда Пашка ухватился за борт лодки, Борису удалось немного подтянуть рыбину.
— Подожди! Я подсадчиком, подсадчиком ее,— стуча зубами, бормотал тот.
— Потом. Собирай удочки. Быстро! — торопил его Борис.
Пашка не послушался, схватился за леску. Борис толкнул его и указал глазами на удилища. Зыков, чуть не плача, судорожными движениями кое-как начал сматывать удочки. Не вытерпел. Сгреб их руками, бросил в лодку.
А Борис в это время боролся с рыбиной. Вытаскивать ее рывком было опасно, сорвется. Единственный выход — взять измором, заставить ее выдохнуться в борьбе. Крючки, по-видимому, очень глубоко ушли в брюхо, рыбина хотя и сопротивлялась, но постепенно слабела и сантиметр за сантиметром позволяла подтягивать себя к лодке.
«Щука или жерех?» — гадал Борис.
Он часто ловил их. Но такая крупная добыча попалась «первые.
— Дай, дай мне! Ну, пожалуйста…
Борис обернулся. Пашка тянулся к леске и весь дрожал. И не понять: то ли от холода, то ли от волнения.
— Бери. Твоя же добыча. Только не пори горячку. Упустишь. Пуд, не меньше.
У Павла ходуном ходили руки, он дергался сам и тем самым путал рыбину. Она снова заметалась, забилась и вот-вот могла сорваться с тройника.
— Эх, ты! — Борис решительно отстранил Пашку.—– Кто так подваживает. Ведь сорвется и подохнет. Крючок– то в брюхе… Бери подсачик.
Пашка от усердия едва не перевернул лодку. Подсачик, к счастью, оказался довольно объемистым. Борис, наблюдая за ним, с тревогой думал: только бы сумел осторожно подвести его под рыбину…
А ее уже можно было рассмотреть сквозь зеленоватую толщу воды. Почти с метр длиной.
Нет, это не жерех, однако и не щука. Сомнений не оставалось— осетр!
Между тем сопротивление рыбины заметно ослабело, на поверхность воды стали всплывать кровавые прожилки. Силы покидали ее. Но запас энергии у осетра огромен. Все могло случиться.
Как только подсачик коснулся тела осетра, произошел тот самый взрыв, которого так боялся Борис. Вода взбурлила, и брызги на какое-то время ослепили обоих, но они продолжали тянуть рыбину, пока не услышали, как тяжело шлепнулся осетр о днище лодки и яростно забился, стараясь освободиться от жгучей боли.