Шрифт:
Головастов открыл дверь и, загремев ключами, стал отпирать сейф.
— Прошу сюда.
Борис вошел. Комната была небольшая, с одним зарешеченным окном. Массивный, широкий стол, два стула, сейф. Следователь рассыпал по столу десятка два фотографий.
— Вглядитесь. Качество, конечно, увы и ах.
Одну за другой Дроздов перебирал фотографии. Бог мой! Ну и лица! Встречались, правда, изредка и красивые… Но от этой красоты хотелось заслониться. Лишь одно женское лицо светилось милой улыбкой. И чем-то отдаленно оно напоминало лицо той девушки. Но этой было за тридцать.
— Примерно так и есть, вы угадали возраст.
— Чем-то похожа. Вроде все другое, а похожа.
— Гм… Жена кулака. Подозреваем в убийстве мужа. Ищем ее и детей.
— А много у ней?
— По-моему, двое… Погоди-ка… Недавно мы получили фото дочери и приемного сына.
Виктор Семенович снова полез в свой сейф, стал перебирать папки.
— Эта вроде… Ага, вот и фотографии. Вот парень. А вот и дочь.
Борис даже вскрикнул от неожиданности.
— Она! Виктор Семеныч, это она! Ну как есть живая.
Головастов взял фотографию и сел на стул.
— Подождите! А тот, что будто бы удирал со свертком?.. Ну-ка посмотрите.
Головастов показал Борису фотографии двух парней. Привлекла фотография более молодого, но тот ли? Черт его знает, видел-то со спины. Помнится только, что длинные волосы закрывали уши и шею. Волосы были светлые и блестели на солнце.
— Вроде бы он. Только молод очень.
— Евгения Кондратьевна Пухова… Сколько же ей?..— Виктор Семенович полистал дело.— В торговый техникум поступала шестнадцати лет, сейчас, стало быть, около восемнадцати. Самый расцвет. Лучшая… девичья пора…
Дроздов вдруг почувствовал, какую тяжелую и ответственную задачу он на себя взваливает. Да и нужна ли этой неведомой Евгении его помощь? Тотчас представилось заплаканное лицо и молящий взгляд…
Вот фотография. Полудетские припухлые губы. Толстая коса, перекинутая через плечо. Прямой пробор. Чистые, доверчивые, распахнутые в мир глаза. И вдруг какой-то чемодан на вокзале…
«Помогите же мне!»
Борис поднял глаза и встретился со строгим, требовательным взглядом следователя. Головастов достал из ящика стола лист бумаги, быстро пробежался ручкой и протянул Дроздову:
— Это мои телефоны… На всякий случай. Ваш завод я хорошо знаю. Сам найду, коли что. Очень прошу — никакой самодеятельности.
Борис ответил не сразу. Надо было бы сказать: «Да, обещаю»,— и тут же уйти, а уходить не хотелось. Вопросы накатывали один за другим. Что же произошло в жизни Евгении Пуховой? Что могло толкнуть такую привлекательную девушку на преступный путь?.. Хотелось расспросить Головастова. Но вряд ли он ему скажет, если даже и знает.
А между тем ответы на вопросы, так волновавшие Бориса Дроздова, умещались на одной странице донесения.
Поблизости от станции Мазино, находящейся в полусотне километров от Москвы, в два часа семнадцать минут ночи вспыхнули дом и надворные постройки единоличника Кондрата Пухова. Хозяйство считалось почти кулацким, но в доме не держали работников и даже в горячую пору не признавали наемного труда, со всеми делами управлялись сами, потому, наверное, и тянули с раскулачиванием и высылкой этой зажиточной семьи…
Соседи кинулись тушить — все двери заперты. Кое-как сбили замки. В доме нашли Кондрата с разрубленной головой. Но жены его Софьи Галактионовны нигде не обнаружили. О Евгении знали, что она учится в техникуме в Москве. Приемный сын Роман задолго до этого происшествия ушел из дому, и с той поры его никто в Мазине не видел. Софья Галактионовна несколько дней не попадалась никому в селе на глаза, но потом припомнили все-таки, что дня два назад она с маленьким чемоданчиком в руках садилась в проходящий поезд.
Во время осмотра пожарища нашли топор, несомненное орудие преступления. Но в чьих руках он побывал, оставалось неизвестным. Удалось найти лишь фотографии семьи Пуховых.
Дроздов вздохнул и, сделав над собой усилие, резко поднялся. Встал и Виктор Семенович и беспокойно обернулся, услышав, как хлопнула входная дверь.
— Маслов! Ты?
— Я, Виктор. Как тут?
— Все в порядке.— И к Дроздову: — Что-то вас беспокоит? По лицу вижу…