не выдержал и спросил напрямую, неужели никто не заметил, что у него зеленые волосы.

– Что же в этом особенного, мой друг, - усмехнулся хозяин, - они у всех людей зе-леные.

Не могу здесь не упомянуть и другой анекдот, связанный с именами Бодлера и Бар-бе

д’Оревильи, которые были, не только знакомы, но и дружили до самой смерти Бодлера.

Однажды д’Оревильи напечатал рецензию на книгу стихов Бодлера “Цветы зла”. Бодлер, явившись к нему, притворился, что он оскорблен его отзывом:

– Милостивый государь, в своей статье, вы осмелились коснуться интимных сторон моей

личности, я поставил бы вас в довольно неловкое положение, если бы послал вам вызов, так как вы, будучи правоверным католиком, кажется, не признаете дуэли?

Д’Оревильи отвечал:

– Страсти мои я ставлю всегда выше моих убеждений. Я к вашим услугам, мило-стивый

государь!

Герцог Гамильтон был тоже довольно эксцентричным молодым человеком. Экс-

центричность необязательна для денди, но оттеняет его природу. Как-то на прогулке в

Баден-Бадене огромные доги герцога Гамильтона напугали баденскую принцессу, и ему

было запрещено гулять с собаками. Уже на следующий день герцог появился на промена-

де, ведя на поводке свинью. Вообще-то в подобном эпатаже он далеко опередил свое вре-

мя, он делал то, что возмущало буржуа, такие вещи впоследствии усиленно стали практи-

ковать футуристы в начале 20 века и сюрреалисты значительно позже. Сальватор Дали, например, прогуливался с дикобразом. А Висконти на премьере своего фильма «Леопард»

появился с леопардом на поводке.

Герцог Гамильтон был настолько богат, что мог себе позволить снять на вечер ба-денский

театр, чтобы насладиться “Прекрасной Еленой” в обществе нескольких своих друзей. К

слову о его богатстве: он имел земельный доход 141 000 английских фунтов стерлингов в

год и по доходам (в 1883 году) стоял на девятом месте среди высшей аристо-кратии того

времени в Великобритании, пропустив впереди себя герцога Вестминстерско-го, герцога

Бэклюил Квинсбери, герцога Бедфордского, герцога Девонширского, герцога

Нортумберлендского, графа Дерби, маркиза Бьюта и герцога Сазерлендского. Однако

имена! Надо признать, что у Марии Башкирцевой губа была не дура.

Во Франции к этому времени дендизм как привнесенный извне институт уже прак-

тически умер, но в соседней Англии социальной устройство и конституция еще долго бы-

ли и будут благодатной средой, как пишет Бодлер, “для достойных наследников Шерида-

на, Браммелла и Байрона”.

Понятно, что привлекало людей в дендизме и что привлекало Марию Башкирцеву в

герцоге Гамильтоне. Сущность этого хорошо определил все тот же Бодлер:

“И когда мы встречаемся с одним из тех избранных существ, так таинственно соче-

тающих в себе привлекательность и неприступность, то именно изящество его движений, манера носить одежду и ездить верхом, уверенность в себе, спокойная властность и хлад-

нокровие, свидетельствующее о скрытой силе, заставляют нас думать: “Как видно, это

человек со средствами, но, скорее всего, - Геракл, обреченный на бездействие”.

Обаяние денди таится главным образом в невозмутимости, которая порождена твердой

решимостью, не давать власти никаким чувствам; в них угадывается скрытый огонь,

который мог бы, но не хочет излучать свет”.

В изданным дневнике любовь Марии Башкирцевой представлена как детское увле-чение, но если взять неопубликованные записи и принять во внимание ее возраст в 1873 году, почти пятнадцать лет, то становится понятным, что эта девочка, скорее уже девушка, многое понимала.

“Потом, когда я была в английском магазине, он был там и насмешливо смотрел на меня, как бы говоря: “Какая смешная девочка, что она о себе воображает?” Он был прав тогда, я

действительно была очень смешной в моем коротеньком шелковом платьице, да, я была

очень смешна! Я не смотрела на него. А после, каждый раз, когда я его встречала, мое

сердце так сильно билось в груди, что мне было больно. Я не знаю, испытывал ли кто-

нибудь такое, но я боялась, что мое сердце бьется так сильно, что это услышат другие”.