Кипя от негодования, Сара взбила подушку и положила ее на свою импровизированную кровать. Как он смеет заигрывать с ней после того, что наговорил ей в Лондоне? Как он смеет? Боже, когда же наконец он успокоится? Он заставил-таки ее приехать с детьми в Испанию. Разве этого мало? Ей не хотелось вспоминать его страшные угрозы. Ему не удастся затащить ее в кровать. Впрочем, как никто другой, она знала, что лучшим оружием против Рафаэля было безразличие. В подобных ситуациях существуют свои правила, и надо, чтобы Рафаэль их соблюдал.

Она приехала сюда под нажимом. Это было больше, чем компромисс. К тому же между ними не было никакого разговора о возможном возрождении их развалившегося брака! Хватит с нее отношений без чувств! Человек темперамента Рафаэля может столь же бесстрастно наблюдать за собственным поведением, как представитель внеземной цивилизации за развитием жизни на планете Земля.

Секс... Она ненавидела это слово, ненавидела его за низкий подтекст. Она не такая, как все, и пора бы ему это понять. Да, действительно, в Лондоне вдруг свершилось то, что раньше ей никак не удавалось. Но это вовсе не означает, что последует продолжение.

Когда он вышел из ванной, на нем было только полотенце, небрежно повязанное вокруг бедер. Если его не удастся урезонить, рассеянно подумала она, ощущая сухость во рту, она будет просто сидеть и смотреть на его обнаженное тело. Поймав себя на такой мысли, Сара посмеялась над собой, но вдруг с опозданием сообразила, что эта схватка характеров даже доставляет ей удовольствие, и она расстроилась. А поскольку Рафаэль не знал, что такое стыд, она восприняла полотенце на нем как уступку и отступление.

Уже через секунду она поняла, что ошиблась. Рафаэль сгреб ее в охапку и уложил на постель. Далеко зашвырнув полотенце, он буквально пригвоздил ее к кровати.

– Твоя рубашка может оттолкнуть девять из десяти мужчин, - пробормотал он.
– Но для меня ты все еще в том малюсеньком полотенчике.

Сарой овладело негодование. Рафаэль играл нечестно. Она не могла противостоять его силе.

– А что, держать меня вот так на кровати - одна из интересных сторон того, что ты называешь цивилизованным браком?

– Сара, - пожурил он, - надеюсь, ты не ждешь от меня цивилизованности все двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю? Ты же сама сказала, что ты женщина разумная.

– Мои представления о взаимоотношениях между людьми несколько отличны от твоих, Рафаэль.

– Однако такие взаимоотношения между нами все же существуют, - лицемерно заявил он.

– Ты что, по-английски не понимаешь? У меня нет настроения повторять то, что случилось в Лондоне!
– резко сказала она.

– Сегодня...
– большой палец его руки заскользил по внутренней стороне ее запястья, едва дотрагиваясь до кожи, которая вдруг стала чрезвычайно чувствительной, - мы будем любить друг друга, а вовсе не повторять что бы то ни было, а завтра я буду рисовать.

– Р... рисовать?
– Сара была ошарашена.

Черноволосая голова опустилась к ней, и он жадно припал губами к тому месту на ее запястье, где под его большим пальцем бешено колотилась ниточка пульса.

– Ты не даешь мне сосредоточиться, - пробормотал он.

По ногам ее вдруг пробежала волна пробуждающегося желания, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить видимость холодности.

– Если бы у меня под рукой было что-нибудь тяжелое, то о сосредоточенности ты бы думал в самую последнюю очередь.

– Мне нравится, когда ты со мной споришь.
– На глаза цвета дикого меда набежала тень, и она вся закипела.
– Но только не сегодня.

Она больше не владела собой и, сама не заметив как, обвила руками его крепкое тело, от которого так и веяло мужской силой. Самообладание покинуло ее, уступив место все растущему возбуждению. Ноздри расширились, трепеща от знакомого дурманящего запаха, а по телу побежала теплая волна.

– Нет.

– De acuerdo (Согласен, хорошо (исп.) - прошептал он, предпочитай понимать ее наоборот.

Ошеломленная, она не сводила с него глаз, забыв о голосе рассудка, шептавшего что-то гдето очень далеко, словно за толстой запертой дверью. Неужели все это происходит с ней? Он едва до нее дотрагивается, а грудь ее вздымается и она вся пылает. Он поднес ее руку к губам и кончиком языка очень медленно нарисовал цветочек на ее ладони. Ощущение было совершенно неповторимое, и в глубине ее зародился стон. Едва дотрагиваясь губами до ее рта, он скользнул языком сквозь ее полураскрытые губы, и это было слаще, чем мед, пьянее, чем вино; это было так маняще, что ее хрупкое тело, вытянувшись во всю длину, рванулось вверх, приглашая на себя его тяжесть.