– Мы обойдем дом и поднимемся на холмы, - говорил дядя, - до Редунеу; он вот где (дядя Жюль воткнул в карту булавку с черной головкой); до этого места мы ничего особенного но встретим, разве что певчих или черных дроздов.

– Это тоже очень интересно, - заметил отец.

– Мелочь!
– ответил дядя.
– Наша дичь - не будем обольщаться, - конечно, не королевская, но уж во всяком случае - обычная куропатка, кролик и заяц. Думаю, что найдем это в Эскаупре, - так, по крайней мере, говорил Мон де Папийон. Значит, в Редунеу мы спустимся на Эскаупре, затем пойдем вверх до подножия Тауме, который мы обогнем справа, чтобы добраться до Шелковичного источника. Там мы позавтракаем примерно в половине первого. Далее...

Но что следовало далее, я не слышал; я обдумывал свой план.

Мне необходимо было поставить вопрос ясно и добиться подтверждения того, в чем я был уверен, хотя уверенность моя несколько поколебалась: окружающие меня не обнадеживали.

О костюме для меня не упоминалось. Они, верно, думали, что для охотничьей собаки сойдет и то, в чем я хожу всегда.

Как-то утром я сказал пашей "горничной", что жду не дождусь "открытия охоты". А эта дрянь рассмеялась и ответила:

– Как же! Возьмут они тебя на охоту!

Мало ли что сболтнет этакая круглая дура! Я даже пожалел, что заговорил с нею. Но меня тревожило другое: отец как будто чем-то смущен и несколько раз ни с того ни с сего говорил за столом, что долгий сон необходим всем детям без исключения и что будить их в четыре часа утра очень вредно для здоровья. Дядя поддакивал ему и даже приводил в пример разных мальчиков, которые стали рахитиками или чахоточными, оттого что их каждый день слишком рано поднимали.

Казалось бы, цель этих разговоров - подготовить Поля к тому, что его не возьмут на охоту. Но у меня остался пренеприятный осадок и в душу закралось тягостное сомнение. Я собрал все свое мужество.

Прежде всего надо было удалить Поля.

Я дал ему сачок для бабочек и сообщил, что видел сейчас в глубине сада раненого колибри, которого легко поймать. Поля очень взволновала эта новость.

– Идем скорее туда!
– сказал он.

Я ответил, что не могу с ним пойти: меня заставляют мыться в ванне, да еще с мылом.

Я надеялся, что он посочувствует мне и испугается, как бы и его не подвергли такой же пытке. Мой расчет оправдался: стремясь к колибри и спасаясь от ванны, он выхватил у меня сачок и исчез в кустах дрока.

Я вернулся в дом в ту минуту, когда дядя Жюль, складывая карту, говорил:

– Пройти отсюда двенадцать километров до холмов не так уж трудно, но все же это порядочный конец. Я храбро сказал:

– Завтрак поносу я.

– Какой завтрак?

– Наш. Возьму две сумки и понесу завтрак.

– Но куда?
– спросил отец.

Вопрос этот меня сразил: отец явно притворялся, что не понимает.

Я решил идти напропалую.

– На охоту, - выпалил я и продолжал дальше без передышки: - Ружья у меня пет значит я понесу завтрак это же ясно вам он будет мешать и потом если вы его положите в ягдташ вам некуда будет девать дичь и потом я хожу тихо-тихо я изучил все про краснокожих я умею подкрадываться как команч и доказывается это тем что я всегда ловлю сколько хочу цикад и что я далеко вижу и один раз ведь это я показал вам ястреба да и то вы его не сразу увидели а потом у вас же нет собаки так что куропаток если вы их убьете вы их не разыщете а я же маленький я прошмыгну между кустами... И потом вот так пока я буду их искать вы настреляете кучу других... и потом...

– Поди сюда, - сказал отец.

Он положил свою большую руку мне на плечо и заглянул в глаза.

– Ты слышал, что говорил дядя Жюль? Надо пройти двенадцать километров до холмов! У тебя слишком маленькие лапки, чтобы так долго топать!

– Они маленькие, но крепкие. Потрогай: твердые, как дерево.

Он пощупал мои икры.

– Правда, мускулы у тебя хорошие...

– И потом, я легкий. У меня не такие толстые ляжки, как у дяди Жюля, значит, я никогда не устаю!

– Эй ты!
– сказал дядя Жюль, радуясь возможности переменить тему разговора.
– Мне не очень нравится, когда критикуют мои ляжки!

Но я не принял вызова и продолжал:

– Ведь кузнечики небольшие а прыгают гораздо дальше чем ты и потом когда дяде Жюлю было семь лет отец всегда брал его на охоту а мне уже целых восемь с половиной а он говорил что отец у него был строгий тогда это несправедливо что вы... И потом если вы не хотите меня взять я заболею меня уже немножко тошнит!

Протараторив все это, я подбежал к стене, припал к .ней головой, уткнувшись в сгиб локтя, и громко заплакал. Отец, растерявшись, молча гладил меня по волосам. Вошла мама и, ни слова не говоря, посадила меня к себе на колени. Я был в полном отчаянии. И пуще всего потому, что "открытие охоты" представлялось мне началом похода в Страну Приключений, оно уводило меня туда, где раскинулась еще неведомая мне гарига, на которую я так долго лишь глядел издали. Но особенно хотелось мне помочь отцу в предстоящем ему испытании: я бы забирался в самую чащу и гнал к нему дичь. Если бы он промазал куропатку, я бы сказал: "А я видел, как она упала!" - и, чтобы отец приободрился, торжественно принес бы заранее заготовленные перья, которые я насобирал в курятнике. Но всего этого я не мог сказать отцу, и любовь к нему, не находившая выхода, разрывала мне сердце.

– Вы тоже хороши!
– сказала мать.
– Сами же наговорили ему с три короба!

– Идти с нами для него опасно, особенно в день открытия сезона. На холмах будут еще охотники, кроме нас... Он маленький, из-за кустарников его но видно, чего доброго, подумают, что там дичь.

– Но я-то увижу ваших охотников!
– кричал я сквозь слезы.
– И, если я с ними заговорю, они поймут, что я не кролик!

– Ну хорошо, я тебе обещаю, что через два-три дня, когда я немного потренируюсь и мы пойдем не так далеко, я возьму тебя с собой.