Шрифт:
К ее ногам подкатился мяч, с которым играл кто-то из детей, и она со смехом бросила мяч назад.
Ренисенб поднялась на галерею с ярко раскрашенными колоннами, затем вошла в дом, миновала большую центральную комнату с цветным фризом из цветов лотоса и мака и оказалась в задней части дома, на женской половине.
Услышав громкие голоса, она снова остановилась, наслаждаясь знакомыми с детства звуками. Сатипи и Кайт… как всегда, ссорятся! Эти незабываемые интонации в голосе Сатипи, резком, властном и угрожающем… Сатипи, жена ее брата Яхмоса, была высокой, энергичной, громогласной женщиной, отличавшейся своеобразной, несколько мрачноватой красотой. Она беспрестанно раздавала указания, третировала слуг, везде находила недостатки, бранью и запугиванием добивалась от них почти невозможного. Все побаивались ее острого языка и послушно, бегом бросались исполнять ее распоряжения. Яхмос благоговел перед своей решительной, энергичной женой и позволял помыкать собой, что нередко злило Ренисенб.
В промежутках между пронзительными тирадами Сатипи можно было расслышать тихий, но твердый голос Кайт. Жена красивого и веселого Себека была широкой в кости женщиной с плоским лицом. Ее интересовали только дети, и она редко говорила о чем-то другом. Ежедневные споры с невесткой Кайт выдерживала с помощью простого приема – тихо, но упрямо повторяла свое первоначальное утверждение. Она не проявляла горячности или страсти, но оставалась непреклонной. Себек был очень привязан к жене и без стеснения рассказывал ей о своих интрижках, уверенный, что она будет слушать, одобрительно или неодобрительно хмыкая, в зависимости от обстоятельств, но не запомнит ничего лишнего, поскольку ее разум постоянно занят той или иной проблемой, связанной с детьми.
– Это возмутительно, вот что я тебе скажу! – кричала Сатипи. – Будь у Яхмоса храбрости хотя бы как у мыши, он бы этого не допустил! Кто здесь главный в отсутствие Имхотепа? Яхмос! И, как жена Яхмоса, я должна иметь право первой выбирать циновки и подушки. Этот похожий на бегемота черный раб должен…
– Нет, моя малышка, не нужно есть волосы куклы… Смотри, тут есть кое-что получше… сладости… вот так, хорошо…
– А что до тебя, Кайт, ты понятия не имеешь о вежливости и даже не слушаешь, что я говорю… не отвечаешь… у тебя ужасные манеры.
– Синяя подушка всегда была моей… Ой, посмотри на малышку Анх – она пытается ходить…
– Ты такая же глупая, как твои дети, Кайт, а может, и глупее! Но ты от меня так просто не отделаешься. Запомни, я не откажусь от своих прав!
Ренисенб вздрогнула, услышав за спиной тихие шаги. Испуганно оглянувшись, она увидела стоящую позади нее Хенет, и ее охватило хорошо знакомое чувство неприязни.
На худом лице женщины, как всегда, застыла угодливая улыбка.
– Ты, Ренисенб, наверное, думаешь, что ничего не изменилось? – сказала она. – И как только все мы терпим язык Сатипи! Конечно, Кайт может ей ответить. Но некоторым из нас повезло меньше! Надеюсь, я знаю свое место – и я благодарна твоему отцу за кров, пищу и одежду. Да, он хороший человек, твой отец. И я всегда старалась изо всех сил. Я никогда не сижу без дела – помогаю то тут, то там – и не жду благодарности или признательности. Будь жива твоя милая мать, все было бы иначе. Она ценила меня. Мы с нею были как сестры! Такая чудесная женщина… И я исполнила свой долг, сдержала данное ей обещание. «Позаботься о моих детях, Хенет», – сказала она перед смертью. И я была верна своему слову. Служила всем вам и никогда не просила благодарности. Не просила – и не получала! «Это всего лишь старая Хенет, – говорили обо мне. – Она не в счет». Никто обо мне не думает. С какой стати? Я просто стараюсь быть полезной, вот и все.
Она угрем проскользнула под рукой Ренисенб и вошла в комнату.
– Прошу прощения, Сатипи, но насчет тех подушек я слышала, как Себек сказал…
Ренисенб ушла. Давняя неприязнь к Хенет вспыхнула с новой силой. Странно – никто не любил Хенет! Всему виной ее нытье, постоянные жалобы на судьбу и злобное удовольствие, с которым она иногда разжигала пламя раздоров в семье.
«С другой стороны, – подумала Ренисенб, – почему бы и нет?» Наверное, так Хенет развлекалась. Жизнь у нее безрадостная – и она на самом деле работает как проклятая, а никто ни разу ее не поблагодарил. Но испытывать признательность к Хенет просто невозможно – она так настойчиво привлекает внимание к своим достоинствам, что слова благодарности застревают в горле.
Хенет, подумала Ренисенб, относится к тем людям, которым судьбой предназначено служить другим и не знать взаимности. Хенет некрасива и к тому же глупа. Но всегда в курсе происходящего. Бесшумная походка, острый слух, внимательный взгляд, от которого ничего не может укрыться, – все это служило залогом того, что в доме от нее не было тайн. Иногда Хенет держала свое знание при себе, а в других случаях ходила от одного к другому, нашептывала, а затем с удовольствием наблюдала за результатом своих сплетен.
Время от времени кто-то из домочадцев просил Имхотепа избавиться от Хенет, но хозяин даже слушать об этом не желал. Возможно, он был единственным человеком, который относился к ней по-доброму, и она отвечала на его покровительство безоглядной преданностью, вызывавшей отвращение у остальной семьи.
Ренисенб постояла в нерешительности, прислушиваясь к разгоравшейся ссоре невесток – вмешательство Хенет только подлило масла в огонь, – а затем медленно двинулась в сторону маленькой каморки, где сидела ее бабушка Иса в компании двух маленьких чернокожих рабынь. Она рассматривала какие-то льняные одежды, которые демонстрировали ей девочки, и в своей обычной манере благодушно ворчала.
Да, ничего не изменилось. Ренисенб, никем не замеченная, стояла и слушала. Старая Иса сморщилась еще больше – и это все. Но ее голос остался прежним… как и ее речи, почти слово в слово, насколько Ренисенб запомнила их, прежде чем восемь лет назад покинула дом…
Ренисенб снова выскользнула в коридор. Ни старуха, ни две маленькие чернокожие девочки ее не заметили. На мгновение она остановилась у открытой двери в кухню. Здесь все смешалось: запах жарящихся уток, разговоры, смех, брань. Гора ждущих своей очереди овощей.