Шрифт:
Ренисенб стояла неподвижно, смежив веки. Со своего места она могла слышать все, что происходит в доме. Громкие, разнообразные звуки из кухни, высокий и пронзительный голос старой Исы, резкий тон Сатипи и очень тихое, но твердое глубокое контральто Кайт. Галдеж женских голосов – болтовня, смех, жалобы, брань, восклицания…
И вдруг Ренисенб почувствовала, что задыхается в окружении этих вездесущих и крикливых женщин, шумных, горластых! Целый дом женщин… ни минуты тишины и покоя… вечная болтовня, охи и ахи, разговоры – но только не дело!
И Хей, молчаливый и внимательный Хей в своей лодке, сосредоточенный на рыбе, которую он собирается загарпунить…
Никакой пустой болтовни, никакой бессмысленной суеты.
Ренисенб поспешно вышла из дома, и ее снова окутал горячий, неподвижный воздух. Она увидела Себека, возвращавшегося с полей, а еще дальше Яхмоса, который поднимался к гробнице. Потом повернулась и пошла по тропинке к известняковым скалам, в которых была вырезана гробница. Это была усыпальница знатного вельможи Мериптаха, и отец состоял при ней жрецом Ка, в обязанности которого входило ее содержание в должном порядке. Поместье и земли были частью наследства Гробницы. Когда отец уезжал по делам, обязанности жреца Ка переходили к ее брату Яхмосу.
Когда Ренисенб добралась до гробницы, Яхмос беседовал с Хори, управляющим отца; мужчины сидели в маленьком гроте, вырезанном в скале рядом с камерой для жертвоприношений гробницы.
Хори развернул на коленях лист папируса, и они с Яхмосом склонились над ним.
Яхмос и Хори улыбнулись Ренисенб, которая вошла в грот и села в тени рядом с ними. Она очень любила своего брата Яхмоса. Он был добрым и отзывчивым, отличался мягким характером. Хори тоже всегда баловал маленькую Ренисенб, чинил ее игрушки. Когда она уезжала, это был серьезный и немногословный молодой человек с чуткими, умелыми руками. Он почти не изменился, подумала Ренисенб, разве что выглядит старше. Серьезная улыбка, которой одарил ее Хори, была точно такой же, как она помнила.
Яхмос и Хори говорили одновременно:
– Семьдесят три меры [26] ячменя с младшим Ипи…
– Тогда всего будет двести тридцать мер пшеницы и сто двадцать мер ячменя.
– Да, но еще нужно учесть цену леса и уплаченное маслом за урожай в Пераа…
Они продолжили обсуждать дела. Ренисенб дремала, успокоенная звуком мужских голосов. Потом Яхмос встал и удалился, передав свиток папируса Хори.
Ренисенб, выдержав паузу, дотронулась до папируса и спросила:
26
Мера – старинная единица измерения сыпучих тел, равная 26,238 л.
– Это от отца?
Хори кивнул.
– И что он пишет?
Ее разбирало любопытство. Она развернула свиток и стала вглядываться в значки, которые ничего ей не говорили.
Улыбнувшись, Хори наклонился у нее над плечом и стал читать, водя пальцем по строчкам. Письмо было написано пышным слогом профессионального писца из Гераклеополя [27] .
Имхотеп, хранитель гробницы и жрец Ка, говорит:
Да уподобишься ты тому, кто возрождается миллион раз. Да поможет тебе бог Херишеф, владыка Гераклеополя, и все остальные боги. Да подарит бог Птах радость твоему сердцу, да продлит твои годы. Сын обращается к своей матери, служитель Ка к своей матери Исе. Пребываешь ли ты в благополучии и здравии? Благополучны ли все мои домочадцы? Сын мой Яхмос, пребываешь ли ты в благополучии и здравии? Преумножай богатства моей земли. Не жалей сил своих для работы. Если ты проявишь усердие, я буду молиться за тебя…
27
Гераклеополь – греческое название древней столицы XX нома Египта.
Ренисенб рассмеялась:
– Бедный Яхмос! Я не сомневаюсь, что он и так старается изо всех сил.
Она живо представила себе наставления отца – его напыщенные и несколько суетливые манеры, беспрестанные проповеди и нравоучения.
Хори продолжил:
…Должным образом заботься о моем сыне Ипи. До меня дошли известия, что он недоволен. Также проследи, чтобы Сатипи хорошо обращалась к Хенет. Помни об этом. И не забывай писать обо льне и о масле. Береги урожай зерна – береги все мое имущество, потому что я поручил его тебе. Если поля затопит, горе тебе и Себеку.
– Отец все такой же, – с улыбкой сказала Ренисенб. – Убежден, что в его отсутствие тут все делается неправильно.
Она позволила свитку папируса соскользнуть с колен и тихо прибавила:
– Ничего не изменилось…
Не ответив, Хори поднял папирус и принялся писать. Ренисенб какое-то время лениво наблюдала за ним. Ей было так уютно и покойно, что даже не хотелось разговаривать.
Потом она мечтательно произнесла:
– Жаль, что я не знаю грамоты. Почему не всех учат письму?
– В этом нет необходимости.
– Необходимости, наверное, нет, но было бы интересно.
– Ты и вправду так думаешь, Ренисенб? Но тебе это зачем?
Молодая женщина на секунду задумалась. Потом медленно проговорила:
– Понимаешь, Хори, когда ты задаешь мне такие вопросы, я не знаю, что ответить.
– Сейчас большому поместью требуется лишь несколько писцов, но мне кажется, настанет день, когда во всем Египте их будет целая армия.
– Это было бы хорошо, – сказала Ренисенб.