Шрифт:
– Не уверен. – В голосе Хори звучало сомнение.
– Почему?
– Понимаешь, Ренисенб, записать десять мер ячменя, или сто голов скота, или десять полей пшеницы – это легко и не требует больших усилий. И написанное уподобится тому, что существует на самом деле, а сочинитель и писец станут презирать тех, кто распахивает поля, жнет ячмень и выращивает скот. Но поля и скот – настоящие, это не просто чернильные значки на папирусе. А если все записи и все папирусы будут уничтожены, а писцы разбегутся, люди будут все так же пахать и сеять, и Египет будет жить.
Ренисенб внимательно смотрела на него.
– Да, я понимаю, о чем ты, – медленно произнесла она. – Настоящее только то, что можно увидеть, до чего можно дотронуться или что можно съесть… Запись «у меня сто сорок мер ячменя» ничего не значит, если зерна у тебя нет. Писать можно и ложь.
Хори улыбнулся, вглядываясь в ее серьезное лицо.
– Ты починил мне льва, – вдруг сказала Ренисенб. – Давным-давно, помнишь?
– Да, Ренисенб, помню.
– Теперь с ним играет Тети. С тем же львом…
Помолчав немного, она откровенно призналась:
– Когда Хей ушел к Осирису, я очень горевала. Но теперь я вернулась домой, я снова счастлива и все забуду – потому что тут ничего не изменилось. Совсем ничего.
– Ты и вправду так думаешь?
Ренисенб пристально посмотрела на него:
– Что ты имеешь в виду, Хори?
– Я имею в виду, что перемен не может не быть. Восемь лет – это восемь лет.
– Здесь ничего не меняется, – убежденно повторила Ренисенб.
– В таком случае, возможно, должно измениться.
– Нет, нет, – решительно возразила Ренисенб. – Я хочу, чтобы все осталось таким же!
– Но ведь ты сама уже не та Ренисенб, которая уехала с Хеем.
– Та же самая! А если нет, то скоро стану.
Хори покачал головой:
– Невозможно вернуться в прошлое. Это как меры зерна, которые я считаю. Беру половину, прибавляю к нему четверть, потом десятую часть, потом двадцать четвертую – и в конце получается совсем другое количество.
– Но я та же Ренисенб.
– Все минувшее время к той Ренисенб что-то прибавлялось, и она стала совсем другой Ренисенб!
– Нет, нет! Ведь ты остался тем же Хори!
– Ты вольна так думать, но это не так.
– Да, да! И Яхмос нисколько не изменился, все так же колеблется и тревожится, и Сатипи все так же третирует его, а Сатипи с Кайт, как обычно, ссорятся из-за циновок и бус, а когда я вернусь, они будут смеяться вместе, будто лучшие подруги. Хенет по-прежнему крадется и подслушивает, хнычет о своей преданности, а моя бабушка все также суетится со своей маленькой служанкой вокруг какого-то полотна! Все то же самое, и скоро отец вернется домой, и будет большая суматоха, и он скажет: «Почему вы не сделали этого?», «Вы должны были сделать то-то и то-то». И у Яхмоса будет встревоженный вид, а Себек будет смеяться и не обращать внимания, а отец станет баловать Ипи, которому уже шестнадцать, как баловал, когда ему было восемь… И ничегошеньки не изменится!
Она умолкла, переводя дыхание.
Хори вздохнул.
– Ты не понимаешь, Ренисенб, – мягко возразил он. – Есть зло, которое приходит извне и нападает открыто, так, что все это видят; но существует и другая разновидность зла, порча, которая разъедает изнутри – без всяких внешних признаков. Болезнь развивается медленно, день за днем, пока не сгниет последний плод.
Ренисенб широко раскрыла глаза.
– Что ты имеешь в виду, Хори? – вскрикнула она. – Ты меня пугаешь.
– Я сам боюсь.
– Но что именно ты имеешь в виду? О каком зле ты говоришь?
Хори внимательно посмотрел на нее и вдруг улыбнулся:
– Забудь о моих словах, Ренисенб. Я говорил о болезнях, которые поражают зерно.
– Хорошо, – с облегчением вздохнула Ренисенб. – А то я уж подумала… Сама не знаю, что я подумала.
Глава 2
Третий месяц разлива, 4-й день
Сатипи бранила Яхмоса. Ее высокий голос звучал резко и пронзительно – как всегда.
– Ты должен постоять за себя. Послушай, что я тебе говорю! Тебя никогда не будут ценить, если ты не умеешь за себя постоять. Твой отец все время раздает указания: сделай одно, сделай другое, почему ты не сделал того или этого? А ты покорно слушаешь, киваешь и извиняешься, что не исполнил его приказов, хотя – боги свидетели – это почти невозможно! Отец обращается с тобой как с ребенком – маленьким, безответственным мальчишкой! Будто тебе столько лет, сколько Ипи…
– Отец относится ко мне совсем не так, как к Ипи, – спокойно ответил Яхмос.