Схватив тяжелый посох, Себек яростно набросился на змею. Ловкий удар отбросил ее назад, но Себек продолжал хлестать ее; голова его откинулась назад, глаза блестели, с губ слетело какое-то слово, которое Ренисенб не расслышала.

– Прекрати, Себек, остановись – она мертва!

Мужчина замер, затем отбросил посох и рассмеялся:

– Одной ядовитой змеей меньше.

Он снова рассмеялся и стал спускаться по тропинке. К нему вернулось хорошее настроение.

– Мне кажется, Себеку… нравится убивать, – тихо сказала Ренисенб.

– Да.

В ответе Хори не прозвучало удивления. Он просто признавал факт, очевидно уже давно ему известный. Ренисенб повернулась к нему:

– Змеи опасны… но эта кобра была такой красивой… – задумчиво произнесла она.

Ренисенб посмотрела на искалеченное тело змеи и вдруг почувствовала, как у нее сжалось сердце.

– Помню, когда мы были маленькими, – задумчиво произнес Хори, – Себек набросился на Яхмоса. Тот был на год старше, но Себек – больше и сильнее. В руке у него был камень, и он бил им по голове Яхмоса. Прибежала твоя мать и разняла их. Я помню, как она стояла и смотрела на Яхмоса… как она кричала: «Так нельзя делать, Себек, это опасно. Говорю тебе, это опасно!»… – Хори немного помолчал, потом продолжил: – Она была очень красивая… Я так думал, когда был еще ребенком. Ты похожа на нее, Ренисенб.

– Правда? – Ренисенб было приятно это слышать. – А Яхмосу сильно досталось?

– Нет, не так сильно, как казалось. На следующий день Себеку было очень плохо. Наверное, чем-то отравился, но твоя мать сказала, что виновата его злоба и жаркое солнце – была середина лета.

– Себек очень вспыльчивый, – задумчиво произнесла Ренисенб.

Она снова посмотрела на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.

Вернувшись к дому, Ренисенб увидела Камени, который сидел на галерее со свитком папируса в руках. Юноша напевал. Она остановилась, вслушиваясь в слова.

Он поднял голову и улыбнулся:

– Тебе нравится моя песня, Ренисенб?

– Что это за песня?

– Любовный гимн из Мемфиса.

Не отрывая взгляда от девушки, он тихо пропел:

Ренисенб густо покраснела. Она поспешно вошла в дом и едва не столкнулась с Нофрет.

– Куда ты так спешишь, Ренисенб?

Голос Нофрет звучал раздраженно. Ренисенб с легким удивлением посмотрела на девушку. Наложница отца не улыбалась. Лицо ее было мрачным и напряженным, а кулаки – это не укрылось от взгляда Ренисенб – сжатыми.

– Прости, Нофрет, я тебя не видела. Здесь темно, когда входишь с улицы.

– Да, здесь темно… – Нофрет сделала небольшую паузу. – Снаружи гораздо приятнее… на галерее… когда слушаешь Камени. Он хорошо поет, правда?

– Да… хорошо… наверное.

– Почему ты не осталась и не послушала? Камени, наверное, разочарован.

Щеки Ренисенб снова залил румянец. Холодный, недоброжелательный взгляд Нофрет был ей неприятен.

– Ты не любишь любовные гимны, Ренисенб?

– А тебе не все равно, Нофрет, что я люблю, а что нет?

– О, у нашего котенка имеются коготки…

– Что ты имеешь в виду?

Нофрет рассмеялась:

– Ты не такая дура, какой кажешься, Ренисенб. Думаешь, Камени красивый? Вне всякого сомнения, это ему понравится.

– Я думаю, что ты отвратительна! – с жаром сказала Ренисенб.

Она бросилась мимо Нофрет в глубь дома, и вслед за нею летел язвительный смех. Но этот смех не смог заглушить воспоминания о голосе Камени, о песне, которую он пел, не отрывая взгляда от ее лица…

В ту ночь Ренисенб приснился сон.

Она плыла вместе с Хеем на барке мертвых в Загробный мир. Муж стоял на носу барки – она видела только его затылок. Затем, когда уже начало всходить солнце, он повернул голову, и она увидела, что это не Хей, а Камени. И в то же мгновение зашевелился нос барки, вырезанный в виде змеиной головы. Это была живая змея, кобра, и Ренисенб подумала: «Это змея, которая выползает на поверхность в гробницах, чтобы пожирать души умерших». Она была парализована страхом. А потом увидела, что вместо морды у змеи лицо Нофрет, и проснулась с криком: «Нофрет… Нофрет…»