видя, как окружающие вас люди преисполняются пониманием

справедливости, и можно горевать, ощущая, что близкий человек

несправедлив. Наверняка, каждому знакомы эти чувства. Но представьте

себе, что вы постигли высшую правду, справедливость, красоту и

добродетель. Я уверен, что тогда, в каком-то совершенно особом

состоянии отстраненности и объективности, вы возлюбите себя и

восхититесь собой, испытаете нечто вроде здоровой любви к себе, о

которой писал Фромм (36). В рамках нашей культуры, пожалуй, не

оставлено достойного места самоуважению, восхищению собой, нежной

заботе о самом себе, этому чувству, что вы награда самому себе, что вы

хороший, заслуживаете любви и уважения. Так талантливый пианист будет

оберегать свой талант и свои руки как воплощение таланта, как нечто,

что одновременно принадлежит и ему, и всему человечеству. То есть, он

становится хранителем своего <Я>.

?

Все остальные, не столь развитые люди, похоже, удовлетворяют

посредством работы более низкие, базовые или даже невротические

потребности, они работают, чтобы добиться неких прагматических целей,

или по привычке, или следуя конвенциональным требованиям и т. д. Но

может быть, в данном случае отличие состоит только в мере

представленности тех или иных мотивов. Можно допустить, что все

человеческие индивидуумы в какой-то мере (потенциально)

метамотивированы.

Глядя на самоактуализированного человека, который исполняет вполне

конкретную работу, служит закону, семье, науке, психиатрии, препода-

Теория метамотивации: биологические корни высших ценностей

327

ванию или искусству, то есть подчиняется конвенциональным требованиям

профессии или призвания, мы не сможем не заметить, что на самом деле

его мотивы к работе более сущностны, более высоки, чем собственно

необходимо, что служба для него лишь средство достижения некой иной,

высшей цели (85,89). Я и сам наблюдал их за работой и задавал им

вопросы. Например, я спрашивал у них, почему им нравится работать

врачом, или что они находят в ведении домашнего хозяйства, или в

общественной работе, или в воспитании ребенка, или в писательском

труде. И, основываясь на их ответах, я готов торжественно заявить, что

они работают ради истины и красоты, во имя добродетели и законности,

во благо порядка и справедливости, в стремлении к совершенству.

Действительно, все сводится к десятку или около того высших ценностей

(или ценностей Бытия) - все сотни и сотни конкретных и очень различных

ответов на мой вопрос о том, чего они хотят, к чему стремятся, что

приносит им удовлетворение, что они ценят, ради чего работают день за

днем и, собственно, почему работают. (Я не беру здесь в расчет низшие

ценности.)

Я не проводил целенаправленных исследований людей, не достигших

самоактуализации, у меня не было контрольной группы, контрольной ad

hoc. По этому вопросу я берусь утверждать, что подавляющая часть

человечества в данном случае представляет собой именно контрольную

группу. В качестве контрольных я пользовался огромным запасом

экспериментальных данных, полученных при обычном статистическом

исследовании отношения к работе людей, не отобранных специально, а

также невротиков, психопатов и людей в пограничных состояниях и т. д.

Оглядев результаты подобных исследований даже самым беглым взглядом,

можно заметить, что отношение этих людей к работе неотрывно от денег,

которые помогают им удовлетворять базовые (а не высшие) потребности,

объясняется привычкой и привыканием, невротическими нуждами, вроде

предубеждения и инерции (нежелание экспериментировать над собственной

жизнью и подвергать ее сомнению), определяется стремлением

соответствовать ожиданиям окружения. Я признаю, что пошел на поводу у

интуиции и здравого смысла, но сомневающиеся в правомерности подобного