Пока кавалерия оставалась в полной бездеятельности в Тенгчжу, 25-го февраля в Ляояне была получена телеграмма из Петербурга от вновь назначенного командующим армией генерала Куропаткина, в которой он, как уже было упомянуто выше, высказывал живейшее беспокойство относительно отдалённого выдвижения вперёд кавалерии Мищенко. «По моему мнению, — телеграфировал Куропаткин, — необходимо, чтобы после того, как кавалерия произвела свою разведку, она возвратилась назад, не дожидаясь такого положения, чтобы быть вынужденной отступать назад под натиском противника».

Таким образом, едва лишь русская конница вошла в соприкосновение с противником, она из боязни потерь была уже отозвана назад. Озабоченный положением выдвинутой вперёд кавалерии, генерал Линевич немедленно распорядился через авангард генерала Кашталинского, находившегося на Ялу, передать приказание генералу Мищенко отойти назад к Видчжу «или лучше на правый берег реки Ялу». Когда Мищенко, получив это приказание, оставался ещё несколько дней в Тенгчжу и в Квангзане, чтобы дождаться высланную вперёд сотню, он получил вторичную телеграмму ген. Линевича с подтверждением исполнить приказание, данное в первой телеграмме об отступлении назад.

6-го марта ген. Мищенко прибыл с главными силами своего отряда в Видчжу на реке Ялу. «Наше отступление, — доносит Мищенко, — произвело на корейцев неблагоприятное впечатление». Но — что было гораздо хуже, — это то, что соприкосновение с противником было потеряно, так что положение вещей осталось то же самое, как оно было до посылки этой конницы, в полной безвестности и тумане относительно противника.

Наместник, от которого ген. Линевич не спрашивал никаких указаний относительно отозвания кавалерии, был крайне недоволен этим распоряжением, но, со своей стороны, не отменил его, ввиду того, что не желал отменить приказание исполнявшего должность командующего армией. Такая деликатность со стороны наместника в данном случае едва ли была уместна. Можно было думать, что и он, со своей стороны, не решается брать на себя категорическое решение и отдавать соответствующие определённые приказания, требуемые обстановкой. Всё же наместник передал ген. Линевичу приказание, в котором он требовал «предписать генералу Мищенко снова войти в связь с противником».

Тем временем отряд ген. Мищенко был усилен Уссурийским казачьим полком, так что он состоял из 18-ти сотен и 1-й конной охотничьей команды. По требованию начальника штаба наместника ген. Мищенко выдвинул вперёд 5 сотен в виде разъездов по направлению на Сенчен и Куйзенг, а сам он 11-го марта, по-видимому, по настойчивому требованию наместника, опять двинулся вперёд из Видчжу на Анжу, оставив на месте казачью батарею, которая, по мнению Мищенко, не была достаточно подвижна в горах. Из состава 1-й японской армии в Корее в то время находилась всё ещё одна 12-я дивизия, от которой во время выступления из Видчжу был выслан вперёд отряд в составе батальона и двух эскадронов, который занял Анжу, остальные части 12-й дивизии находились на пути из Сеула в Пхеньян.

Это были единственные японские войска, которые к тому времени находились на материке. Во всяком случае, остальная кавалерия других двух дивизий японской армии, гвардейской и 2-й, высадилась в Цинампо только 13-го марта, и только между 18-м и 22-м марта эта кавалерия достигла Анжу; даже тогда кавалерия Мищенко почти вдвое превосходила численностью японскую кавалерию. Поэтому русский кавалерийский начальник едва ли встретил бы какие-нибудь серьёзные затруднения на своём пути, если бы он решился со всем своим отрядом двинуться по направлению на Пхеньян через Ионгшонг — Сунчен — Чианзан, ведя разведку и действуя во фланг двигавшимся на север японским войскам.

Но вместо такого смелого кавалерийского набега, который только и мог дать необходимые разведочные сведения, ген. Мищенко больше всего заботился о прикрытии своего тыла и флангов и в погоне за этим разбросал весь свой отряд, действуя наперекор всем требованиям кавалерийского духа.

Так, по одной сотне было выставлено в русском поселении Ионампо, около устья Ялу, у Видчжу. Точно также по дорогам, ведущим на Сакчжу и Чжангзен, была выставлена одна сотня для связи и, наконец, 4 сотни Уссурийского полка, высланные из Ляояна для поддержания отряда Мищенко и находившиеся тогда в пути, были направлены им на Чжозан и Вивен для наблюдения за дорогой, идущей на Кангко.

Таким образом, при Мищенко оставались 9 сотен, из которых 5 сотен он выдвинул 12-го марта к Пакчену, а с остальными 4-мя сотнями Мищенко к тому же времени прибыл в Сенчен. Здесь он оставался бездеятельным из-за слабой японской заставы, находившейся в Анжу, и не делал никакой попытки действовать на флангах противника или силой выбить его оттуда.

Все донесения высылавшихся вперёд казачьих разъездов основывались поэтому только на показаниях местных жителей, так что Мищенко пришёл к выводу, что в Пхеньяне сосредоточена вся 1-я японская армия в составе 4-х дивизий, выславшая вперёд свою заставу в Анжу.

15-го марта Мищенко сам, во главе одной сотни, предпринял разведку против Анжу. Разведка не имела никакого успеха, потому что японцы не показывались, так что определить их силы оказалось невозможным. Видели, что в окрестностях Анжу возводятся мосты. Удовольствовались сведениями, добытыми от местных жителей, которые показали, что в Анжу находятся 3,000 японцев и, кроме того, другие японские войска находятся в пути из Пхеньяна в Анжу. Правда, были высланы ещё другие разъезды и отдельные сотни против Анжу, но все они никаких сведений о противнике добыть не могли, так что положение японцев всё-таки оставалось невыясненным. Ген. Мищенко затем ещё более разбросал свой отряд, выслав 2 Уссурийские сотни в Куйзенг, опасаясь обхода неприятеля со стороны Пакчена в северном направлении.