«Этот День Победы порохом пропах...» —

Ты теперь в эсэсовских крестах...

***

Через день я был в Житомире.

Ну, здравствуй, город моей юности!

Он страшно изменился, хотя все еще был узнаваем.

Все первые этажи были заняты под магазинчики, кафе, рестораны, над входами в которые красовались изящные козырьки из кованого металла.

Пространство вокруг Центрального рынка было превращено в сплошной базар, где все всюду продавали все.

Здесь были мои улицы, но с другими названиями.

Здесь были мои дома, но с облупленной штукатуркой или с полуобвалившейся облицовкой, фасады которых были буквально забиты рекламой «под Запад».

Здесь все говорили на моем родном языке. Говорили — но как?

Теперь мой город стал богат

На звонкий, сочный женский мат!

Мат — мужской и женский — стойко висел над его улицами!

С улиц исчезла былая интеллигентность.

Не было даже прежних предлогов:

И здесь не разобраться без вина:

Я прибыл «в» Украину или «на»?

***

В этом городе у меня не было ни родных, ни друзей, ни знакомых. Но оставались еще родные могилы. И я пошел на кладбище. Оно было в страшном запустении: я с большим трудом прорывался сквозь высокие заросли и густые, непролазные кусты вьюнка.. Было очевидно, что через год это мне не удастся...

После этого я зашел в синагогу.

Узнав откуда я прибыл, меня сразу же окружила толпа и посыпались вопросы:

— А как получить вызов?

— Мы получили вызов из Техаса. Там не очень жарко?

— Стоит ли ехать?

Даже сейчас, после 16 лет эмиграции, я был бы самым счастливым человеком в мире, если бы кто-нибудь дал мне ясный, аргументированный ответ на последний вопрос!

Мое положение было очень непростым — любой ответ был бы неверен. Как точно сказал Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».

В глазах людей сияла надежда — в отъезде они видели единственный выход.

Но каждая медаль имеет две стороны, и я не мог (вернее, я не имел права) процитировать им строки из песни барда Александра Городницкого «Беженцы листья»:

Снова торопит кого-то дорога,

Даль расцветив желтизною монет.

В поисках родины, в поисках Бога,

В поисках счастья, которого нет!

***

Теперь я шел в свой дом.

Около него находился Областной архив, где писательница Мариетта Шагинян в 1965 году раскрыла самый страшный секрет СССР — прадед Ленина, живший в Житомирской области, был... еврей. За выдачу Государственной тайны были немедленно уволены начальник архива и главный архивариус!

А вот и клен, спасший мне жизнь!

Дело было зимой, я возвращался с ребятами из школы. Это был морозный день, поэтому «уши» на моей шапке были опущены. Но, наигравшись в снежки и разгорячившись, я решил поднять их. Это и сыграло главную роль в этой истории. Сразу же стали слышнее разговоры прохожих, карканье ворон, звон трамвая на повороте.

Мы поравнялись с архивом. И вдруг я отчетливо услышал нарастающий сверху шум густой листвы.

Любой взрослый на моем месте начал бы анализировать ситуацию: абсолютно безветренный день — и шум листвы?; зима, и, значит, полное отсутствие листвы, и вдруг — ее шум?!?

Вместо всего этого я просто резко отпрыгнул в сторону.

И тут же на то место, где я только что стоял, с грохотом обрушилось длинное, тяжелое бревно.

Сверху, с крыши архива, на меня смотрело бледное, застывшее от ужаса лицо плотника, не удержавшего в красных, обмороженных пальцах такой вес. В его расширенные от страха глаза вмерз только один вопрос: «Сколько мне дадут за непредумышленое убийство?»

А рядом клен, отряхивая с себя искрящийся снежок, весело махал мне всеми своими голыми ветвями: это они затормозили падение бревна на несколько мгновений и это они своим шорохом предупредили меня!

Ангел-Хранитель не оставил меня и в этот раз!