Гармон только присвистнул, глядя на все это великолепие, сразу вспомнив, что не ел с прошлой ночи.

– Угощайся.
– гостеприимно предложила Дари, поставила поднос на стол и забралась с ногами в соседнее кресло. Гармон не стал заставлять себя долго упрашивать и принялся за еду.

– Не очень -то легкое у тебя будущее. – жизнерадостно сообщила Дари, по виду совсем не огорченная этим фактом. Гармон замер с жареным крылышком в руке и почти испуганно посмотрел на нее.

– Ты найдешь то, что ищешь сейчас, но потеряешь то, что искал всю жизнь. Перед тобой встанет выбор, но если ты повернешь в нужную сторону, тебе никогда не захочется вернуться назад. Тебя ждет внутреннее безмолвие. – и как ни в чем не бывало, она выбрала с подноса кокосовый орех и начала проделывать в нем дырку серебряным шилом.

– И это все?! – возмутился Гармон.

– А тебе нужно расписание по минутам? – съехидничало божество, не прерывая своего занятия. Кокос никак не хотел поддаваться.

Гармон задумался, пытаясь осмыслить услышанное. Значит, он отыщет свою дочь, ведь именно ее он так долго и безуспешно разыскивает на данный момент. У него отлегло от сердца. А вот о чем шла речь дальше? Ават появилась в его жизни чуть больше года назад, так что же он искал всю жизнь, что ему суждено потерять? Как можно потерять то, чего не имеешь? Или чего не знаешь? И какой выбор ему предстоит? Мысли совсем спутались, воину даже есть расхотелось.

– А немного яснее нельзя? – взмолился он.

– Нет. – с сожалением отозвалась Дари.
– Я сказала все, что было на твоей ладони.

Дари издала торжествующий вопль – кокос наконец-то уступил, и она смогла напиться молока и не выпуская соломинку изо рта она неожиданно попросила :

– А спой мне песню, северянин.

Гармон опешил:

– Песню? Какую ты хочешь услышать?

Дари неопределенно пожала плечами, он задумался, а потом закрыл глаза и тихо запел ту, которую так любили в Трендском монастыре:

В доме я одна, полнолунье, ночь.

Волк под дверью воет, не уходит прочь.

Ужас движет мною, ужас и любовь -

Знаю, что увижу суженного вновь.

Странен мой любимый: кожа - серый мех.

Никогда не снимет свой лесной доспех.

Но нет в мире краше этих милых глаз:

С затаенной грустью, светлых как топаз.

Страх владеет мною только потому,

Что забыть боюсь я встреч тех тишину.

А свиданья редки - в облаке луны.

Ночью - оживаем, днем - лишь видим сны.

Муки дня смогу я вытерпеть не раз,

Чтоб тебя увидеть на короткий час.

И на мох к нам счастье спустится как птица,

Когда в полночь снова обернусь волчицей.

Чья-то злая шутка: тот, кого я жду -

Он родился волком на мою беду.

Кто же я? Не знаю: человек ли, волк;

Кто был мой создатель? В чем он видел толк?

Я на грани мира волка и людей,

Но любви волчицы нет нигде сильней.

Оборотня милый не отверг ненастьем.

Ты согрел меня чуткой, нежной страстью.

В двух мирах столь разных мы живем любовью

Навсегда мы вместе душой, плотью, кровью.

Дари молчала, когда песня закончилась, потом помотрела на воина долгим испытывающим и каким-то недоверчивым взглядом. Казалось, божеству хочется что-то сказать, но она лишь улыбнулась так, как если бы сочувствовала и понимала его боль. Чуть заметная грусть мелькнула в ее глазах, но тут же пропала, даже не дав воину разглядеть получше. В тот момент она показалась ему много старше своих лет, да и его вместе взятых.

Девушка снова взяла его за руку и вывела наружу .Вид на их деревушку действительно открывался прямо с горной площадки, на которой они находились. Ничего особенного он там не увидел – обыкновенное селение, похожее на любую из деревень в его графстве, разве что дома немного отличались. Расписные, тканные и слегка колыхавшиеся на ветру шатры, никаких труб на них не было, да и зачем они им были бы нужны? Готовили индуны прямо на очагах перед домом, а солнечного тепла им вполне хватало даже зимой. И тем не менее всюду горели костры, ровным пламенем как бы украшая деревню. Шатер вождя был украшен нарисованными на крыше животными и цветами, но в целом ничем не отличался от других.

Когда он стал разглядывать существ его населявших, воина охватило странное и необьяснимое чувство, словно он где-то уже все это видел, где давно-давно, может быть в далеком детстве или, может-быть, в другой жизни? Чувство, знакомое до дрожи в руках, очень родное и давно потерянное, как отголосок прекрасного сна, который никак не можешь припомнить, вдруг поселило еще одну тоску в его сердце. Потом он понял, что наблюдает что-то странное для глаза.

Первое, что его поразило – он не обнаружил ни единой женской фигуры. Все индуны, которых он заметил были мужчинами, у всех одинаковые кошачье-плавные движения, но явно принадлежащие сильному полу. Красота и совершенство сквозило в каждом шаге, гордость и мудрость была написана даже на самых молодых лицах. Развевающиеся одежды из ткани, похожей на шелк матогого оттенка, напоминали полощущееся на ветру флаги. Расшитые золотом свободные рубашки не мешали ходьбе, широкие кушаки опоясывали полупрозрачные шаровары, белые платки с обручами покрывали головы и плечи. Цвета были природных оттенков, нигде не видно никаких кричащих и отталкивающих красок: все словно находилось в целостной незримой гармонии.