повредить корни, копал землю, а верный Хьюгго прогуливался по площади в роли

дозорного. Все прошло благополучно, разве что только мой отец немного поворчал

следующим утром. Но тут уж виноват я сам — надо было вернуться домой через ворота, а не

подзуживать Хьюгго перепрыгнуть с разбегу через забор. Мой тигр так обрадовался этому

невинному развлечению, что повторил его несколько раз подряд. Все бы обошлось, ведь

Хьюгго, несмотря на его вес, всегда передвигается совершенно бесшумно — хоть шагом, хоть прыжками, но как раз в это время по улице проходил ночной патруль. Патруль состоял

из двух новобранцев, которые, увидев в свете факелов внезапно очутившегося перед ними

беронского тигра, тут же лишились чувств.

Мне пришлось разбудить отца и Фелидию. Стражников перенесли во двор и привели в

чувство. Отец испугался, что меня могут наказать за неподобающее добропорядочному

горожанину поведение, но страхи его были напрасными — стражники и не собирались

докладывать своему начальнику о происшествии. Напротив — они молили нас о молчании, ибо после такого конфуза им грозила позорная отставка...

На Площади Света все было как прежде. Под моим деревом никто не рылся, в чем-чем, а

в таких вещах я разбираюсь превосходно. Да и кому придет в голову искать клад в центре

О'Дельвайса, благословенного и единственного. Охотники за чужим добром, желающие

найти то, что не прятали, обычно рыщут в самых глухих уголках нашего материка, ведь

именно там принято прятать клады. Я не люблю поступать так, как поступают все, я не чту

вековых традиций и не придерживаюсь чужих правил, поэтому я зарыл клад здесь, в

столице. Так надежнее.

— На все девять не рассчитывай — один я оставлю себе! — отшутился я и поехал

дальше.

Западные Ворота были распахнуты настежь. Два стража в легких доспехах прямо на

земле увлеченно играли в кости. Завидев меня, они прервали игру и хором сказали:

— Удачи тебе, Эвальд, сын Гасстерта! «Кажется, я становлюсь популярным», —

мелькнуло у меня.

Я поблагодарил стражей вежливым кивком и с легким сердцем покинул О'Дельвайс, Благословенный и Могущественный. Сразу за городскими воротами Хьюгго изрядно

ускорил шаг, а я наконец-то получил возможность обдумать в уединении и тишине план

поисков Орлуфии.

За вчерашний день, утром которого Дамирус обнаружил, что его дочь не ночевала дома, весь О'Дельвайс был осмотрен и расспрошен, но — безуспешно. Орлуфии не было в городе, и никто в столице не мог или не хотел рассказать, что с ней случилось. Однако богатая

приключениями жизнь научила меня, что редко какое дело обходится без того, чтобы кто-то

чего-нибудь не увидел или не услышал. Надо только хорошо поискать. Ничего не нашли в

городе — поищем за его пределами.

После недолгих раздумий я решил начать поиски с визита к моей давней подружке

Арнике, занимавшейся в своем поместье разведением и обучением тигров. Это был

исконный промысел ее семейства, и, надо сказать, Арника одинаково превосходно

справлялась как с болезнями своих питомцев, так и с их упрямством. Ее большое, гостеприимное поместье ежедневно посещает куча самого разномастного народа — от

торговцев провизией до бродячих комедиантов. Там-то и стоит навести справки. К тому же

мы с Арникой всегда найдем о чем поговорить. Да и Хьюгго будет рад обществу своих

собратьев.

Задумавшись, я не заметил, как мы въехали в темную чащу, и если бы не Хьюгго, то

проглядел бы и старуху, прятавшуюся в склонившихся к самой земле ветвях старого дуба.

Мой тигр замедлил шаг и повел ушами, я положил руку на рукоять меча. Старухи мне

встречались самые разные, от безобидных «фиалок Эгоса», как их называет Фелидия, до

свирепых оборотней в скромной личине.

— Куда держит путь наш славный и доблестный Эвальд? — явно издеваясь, проскрипела

старуха, сверкнув единственным, но зато огромным зубом. Ее седые патлы двигались в такт

каждому слову.

— Ищу Орлуфию, дочь воеводы Дамируса, — ответил я, тоже обойдясь без

приветственных слов, — на глухих дорогах вежливость не в почете. — Не видела ли ты, красавица, девушку?

— С каких это пор я красавица? — Взгляд старухи был не по возрасту чист и ясен.

— С тех самых, с каких я славный и доблестный, — ответил я. — Терпеть не могу